Ларионов Михаил

Он действительно гений.

Один из самых моих любимых поэтов, невероятный, парадоксальный, возвышенный и земной.

 

Игорь Васильевич Лотарёв.

Известный миру как Игорь Северянин.

 

Завтра исполняется 122 года со дня рождения поэта, и я хочу познакомить читателя с замечательной статьёй в честь автора "Ананасов в шампанском", написанной К. Кедровым.

------------------- ---------------------------------------------

 

Он гений — Игорь Северянин.

 

Слава Северянина началась в сентябре 1909 года.

Один журналист прочел Льву Толстому эротический триолет 22-летнего поэта: "Вонзите штопор в упругость пробки, и взоры женщин не будут робки!" Ярость графа была безгранична, о чем не замедлили сообщить газеты.

 

Обругивание в России — своеобразный обряд инициации.

До самых отдаленных краев империи дошла вибрация этих строк.

И взгляды женщин не были робки. С тех пор и до настоящего времени стало хорошим тоном для критики ругать Северянина.

А читатели знали и знают: раз ругают, значит, надо читать.

 

Не прошло и полугода после стиха, взволновавшего Льва Толстого и возбудившего всю страну, как появился новый шедевр.

"Это было у моря, где ажурная пена,/ Где встречается редко городской экипаж.../ Королева играла в башне замка Шопена,/ И, внимая Шопену, полюбил ее паж". Попробуйте забыть эти строки — не получится.

Я уверен, Северянин хотел бы, чтобы все его "поэзы" были такими. Не получалось. Да и не надо.

Шедевры во множественном числе уже не шедевры. Понимая это, поэт часто занимался самопародией: "В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли,/ Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль де Кок,/ Где брюссельское кружево... на платке из фланели!/ На кушетке зарезался молодой педагог".

 

Вы смеетесь? Но Северянин и сам смеялся.

Граница между Гликбергом (Сашей Черным) и Лотаревым (Игорем Северяниным) весьма обманчива и зыбка.

Последнего даже называли демоном и мизантропом, что уж совсем ни в какие ворота. Поль де Кок с молитвенником — это путь к Пастернаку, рифмующему расписание Камышинской ветки со Священным Писанием.

Что поделаешь, поэзия, как было давно замечено Буало и по-русски озвучено Ломоносовым, есть сопряжение идей далековатых.

 

Северянин сопрягает галантную Францию с новой — как оказалось, эфемерной — Россией. Такие миражи свободы и счастья, как правило, появлялись в начале столетий и заканчивались Смутным временем.

Двадцатый век вплывал как "Титаник" и вскоре разбился об айсберг диктатуры пролетариата.

Скоро вся эта изысканность погибнет в огне войн и революций. Красота не спасает мир. Но как только мир спасается, он тотчас вспоминает о красоте.

"Я трагедию жизни превращу в грезофарс", — пообещал Северянин своим читателям. Это обещание он выполнил.

 

Медиумический гипноз Северянина продолжался лишь с 1909-го до начала 1918-го.

Хотя поэт дожил в эмиграции до 1941 года.

Но его поэтический Серебряный век умещается в эти 9 лет. Пик славы — 27 февраля 1918 года.

На выборах короля поэтов в Москве, в Политехническом, первое место получил Северянин. Вторым был Маяковский.

Многие считают этот эпизод недоразумением и парадоксом.

Как при живом Блоке выбрать королем Северянина? Но сердцу не прикажешь.

Истерзанная большевиками поэтическая Москва присягнула не революционным глашатаям, а ему, "нежному" и "изысканному" паяцу.

 

Он придумал множество новых слов.

Не привилось ни одно. Разве что это таинственное, манящее "грезофарс".

И все же никто лучше него не почувствовал новый стремительный ритм.

"Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском!/ Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!"

Маяковский явно соревнуется с ним, когда пишет: "Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй".

Почему-то ананасы в шампанском всех раздражали и вскоре исчезли вместе с буржуями. Но это в жизни. В поэзии по-прежнему свежо и остро пахнут морем давно съеденные ахматовские устрицы, а рядом с ними — северянинские ананасы в шампанском.

Из Москвы в Нагасаки давно уже летаем. Из Нью-Йорка на Марс вот-вот полетим.

 

Он первый сказал о себе: "Я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утвержден!"

И это была чистейшая правда. Северянин — как ранний кинематограф с графами и графинями в будуарах.

Он певец "Титаника", еще не наткнувшегося на айсберг. Вначале, как и многие, не поняв ужаса столкновения, он написал смешные стихи: "И я, ваш нежный, ваш единственный, я поведу вас на Берлин".

Берлин брали тридцать с лишним лет спустя уже без Северянина.

 

Кокетливый и нежный эгофутурист, певец куртизанок (сегодня мы бы сказали "путан"), он остался — как здания в стиле ар-нуво, чудом до сих пор сохранившиеся в Москве. Готические башни, рыцарь с мечом, изысканные витражи, зеркальные лифты...

Его поэзия очень похожа на галантную эротическую живопись Сомова и Бенуа, но с явными атрибутами нового века.

Пажи и маркизы, королевы и короли вскоре исчезнут в вихрях и водоворотах.

Останутся стихи Северянина, как обломки Атлантиды.

 

Россия не ошиблась, выбрав его королем поэтов.

Маяковский — трибун, Блок — пророк, а Северянин — просто король.

Читая его стихи, люди, пусть ненадолго, всего-то лет на девять, почувствовали себя не подданными, а королями.