Андрей Мансветов

...стихотворения на Кубок, на мой взгляд, был неудачным тактически. Ни декларации авторского-лирического я, ни истории, ни хронологической (или же бытийственной) привязки, ни понятого автором адресата-читателя, которого можно был бы описать по художественным маркерам одного конкретного текста, если, конечно, не считать самого автора. Данное стихотворение - это личное, это только между ним, автором, и поэзией, культурой, вечностью. Могло ли такое вот личное победить (убедить) жюри – уверен, что нет.

Весь, или почти весь корпус судей привык, хочет и умеет работать со стихами, привязанными через речь, обстоятельства, посыл к, в достаточно широком смысле, но современности. Отсутствие такого якоря выводит текст из зоны личностного и поэтического приятия. Это вопрос психологии, а не литературы. Это итог более чем тридцатилетней, а по большому счету практически вековой борьбы за новую поэтику. И не вина автора, что он сознательно остается в системе и традиции позднего Золотого века.

Я-то знаю, что не только в ней, равно как знаю о глубокой интегрированности автора в культуру. Помню его же стихотворение в прошлом кубке, и интереснейшую перекличку того конкурсного с замечательным стихотворением Бориса Корнилова. Но вернемся в настоящее.

Здесь совпадения (для меня) не произошло, не считая того, что последняя строка практически совпадает с финалом одного из моих текстов. Штамп? Очень может быть. Только давайте не забывать, что исключая из личной поэтики все, что стало штампом в культуре, мы засушим речь до состояния мумии лягушки в пустыне Калахари. Штамп, стереотип не может и не должен быть основой индивидуальной поэтики, разумеется, если вы не работаете в эстетической системе концептуализма. В любом другом (осмысленном) случае, работа со штампом – вопрос личного мастерства и личной ответственности.

Все. На этом отвлечения закончились. Вот текст:

 

Застывшие волны ночных облаков

Под месяцем тихо плывут.

Качая на шхунах сутулых веков

Живое обличье минут.

 

И ели под снегом склонили крыла,

Колышет их ветер-шалун.

И рвётся летучих мгновений стрела

Нанизывать тысячи лун.

 

И нет в этой жизни –

ни бед, ни границ,

И лунный полуночный свет

Извечен на кончиках чутких ресниц…

А может, и смерти-то –

Нет…

Первая и главная серьезная претензия к нему, снижающая впечатление (оценку) – нарушение лексической идентичности. Слово «шалун», в данном случае, элемент совсем другого пазла (насколько я знаю, автор внес в текст правку, согласившись тем самым с замечанием).

Давайте попробуем определить, как к нему относиться в остальном. В целом, перед нами факт созерцательно-философской лирики, т.е. лирического высказывания в котором источником умо- или чувствозаключения становится пейзаж. Сам лирический герой (автор) не находится в наблюдаемой зоне, нет никакого «я вижу» или «я думаю». Это исчезновение (осознание исчезновения) себя в мире, кстати, во многом обосновывает концепцию отсутствия смерти. Это не христианское «жизнь земная, как подготовка к жизни вечной» и не буддистская сансара, но «остановись мгновенье…». Здесь, внутри мгновения, смерть не присутствует, и все об этом. Присутствует наблюдаемый мир:

Застывшие волны ночных облаков / Под месяцем тихо плывут (…) И ели под снегом склонили крыла, / Колышет их ветер (…) И лунный полуночный свет (…) на кончиках чутких ресниц…

В целом – ясная зимняя ночь на опушке леса. Изобразительная достаточность налицо. Метафоры состоятельны и понимаемы.

С метафизической частью стихотворения сложнее. Меня остановил первый же образ: «Качая на шхунах сутулых веков / Живое обличье минут». Пробую дешифровать, что имеет в виду автор? То есть, не так. Дается ли в самом тексте ключ к этому коду? Мне, к сожалению, обнаружить его не удалось. Каково мирское воплощение живого обличья минут? Метафорой чего становятся шхуны? Предположение, что в небе кроме луны и облаков есть что-то еще, сразу отметаем.

Здесь же хочу отметить, что мне кажется не очень удачным образ «шхун сутулых веков». Я не сразу понял, чем он меня царапает, загуглил шхуну, посмотрел картинки. Ну, не вяжется образ с понятием сутулости, что ты ни делай. И «живое обличье минут» еще. Оно просто никак не визуализируется.

Зато забрезжила дешифровка. Парусное вооружение этого типа судна силуэтом напоминает стоящие рядом ели. Смущают они же, склонившие крыла в следующей строфе. А еще больше смущает союз «и» между шхунами и елями. Но дальнейшее повторение строк, начинающихся с того же союза, позволяет предположить несколько иную логику стихотворения, а именно: вневременная, извечная картина, увиденная автором-наблюдателем и написанная в первой строфе, в следующих уточняется, дополняется, переходит из смотрю-вижу в рефлексию. Потому и стрела взгляда-мысли способна нанизывать на свой полет тысячи лун, год за годом и век за веком встающих над заснеженными елями, вплоть до вывода, что «и нет в этой жизни ни бед, ни границ», и далее, к уже упомянутому финалу.

Как оценивать такой текст? Что в нем оценивать? Если поуровнево – фонетика – без нареканий, метафоры и другие изобразительно-выразительные средства – не без нареканий, но… Есть еще такой уровень - лирическая достоверность (она же – честность авторская, невысосанность текста из середины авторского пупа) – здесь, для меня, тоже все в порядке. Будь я в жюри, автор успешно перевалил бы экватор, в смысле, среднюю оценку. Но и только. Не подходит для конкурса написанное для себя и вечности. Слишком велик риск, что взгляд оценивающих разобьется, размажется о поверхность текста, не проникнув в глубину.

Что нужно, чтобы этого не произошло… Не знаю. Возможно, выйти за рамки себя-читателя, критика, возможно умереть и узнать окончательно, имеет ли право на существование тот штамп, о котором уже и так немало сказано. Возможно, всего лишь замереть, открыв пасть от восхищения посреди снежной целины лунной зимней ночью.