Андрей Мансветов


Метареализм. Алексей Парщиков

 
14 апр 2019
Почему-то захотелось выложить это стихотворение.
 
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ В БУХТЕ Цэ
 
Утром обрушилась палатка на
меня, и я ощутил: ландшафт
передернулся, как хохлаткина
голова.
 
Под ногой пресмыкался песок,
таз с водой перелетел меня наискосок,
переступил меня мой сапог,
другой - примеряла степь,
тошнило меня, так что я ослеп,
где витала та мысленная опора,
вокруг которой меня мотало?
 
Из-за горизонта блеснул неизвестный город
и его не стало.
 
Я увидел - двое лежат в лощине
на рыхлой тине в тине,
лопатки сильные у мужчины,
у нее - коралловые ступни,
с кузнечиком схожи они сообща,
который сидит в золотистой яме,
он в ней времена заблуждал, трепеща,
энергия расходилась кругами.
Кузнечик с женскими ногами.
 
Отвернувшись, я ждал. Цепенели пески.
Ржавели расцепленные товарняки.
Облака крутились, как желваки,
шла чистая сила в прибрежной зоне,
и снова рвала себя на куски
мантия Европы, - м.б., Полоний
за ней укрывался? - шарах! - укол!
 
Где я? А на месте лощины - холм.
 
Земля - конусообразна
и оставлена на острие,
острие скользит по змее,
надежда напрасна.
Товарняки, словно скорость набирая,
на месте приплясывали в тупике,
а две молекулярных двойных спирали
в людей играли невдалеке.
 
Пошел я в сторону от
самозабвенной четы,
но через несколько сот
метров поймал я трепет,
достигшей моей пяты,
и вспомнилось слово rabbit,
И от чарующего трепетания
лучилась, будто кино,
утраченная среда обитания,
звенело утраченное звено
между нами и низшими:
трепетал Грозный,
примиряя Ламарка с ящерами,
трепетал воздух,
примиряя нас с вакуумом,
Аввакума с Никоном,
валуны, словно клапаны,
трепетали. Как монокино
проламывается в стерео,
в трепете аппарата
новая координата
нашаривала утерянное.
Открылись дороги зрения
запутанные, как грибницы,
я достиг изменения,
насколько мог измениться.
Я мог бы слямзить Америку -
бык с головой овальной,
а мог бы стать искрой беленькой
меж молотом и наковальней.
Открылись такие ножницы
меж временем и пространством,
что я превзошел возможности
всякого самозванства, -
смыкая собой предметы,
я стал средой обитания
зрения всей планеты.
Трепетание, трепетание...
 
На бледных холмах азовья
лучились мои кумиры,
с "Мукой Музы" во взоре
трепетали в зазоре
мира и антимира.
Подруги и педагоги,
они псалмы бормотали,
тренеры буги-вуги,
гортани их трепетали:
"Распадутся печати,
вспыхнут наши кровати,
птица окликнет трижды,
останемся неподвижны,
как под новокаином
на хрупкой игле,
Господи, помоги нам
устоять на земле".
 
Моречко - паутинка,
ходящая на иголках,
немножечко поутихло,
капельку поумолкло.
 
И хорда зрения мне протянула
вновь ту трепещущую чету,
уже совпадающую с тенью стула,
качающегося на свету
лампы, забарматывающейся от ветра...
 
А когда рассеялись чары,
толчки улеглись и циклон утих,
я снова увидел их -
бредущую немолодую пару,
то ли боги неканонические,
то ли таблицы анатомические...
 
Ветер выгнул весла из их брезентовых брюк
и отплыл на юг.