Ахмедова Светлана

Всякий раз, бывая в центре Воронежа, вспоминаю Ильфа: «Странный город, куда памятники навезли с кладбища». Кроме непременного Ленина, указывающего дорогу в светлое завтра (у нас оно находится где-то на севере), имеется богатый набор увековеченных литераторов. Прежде всего – Кольцов и Никитин, причем Кольцовых аж два – мраморный бюстик, какие полагаются для надгробий, и огромадный мужик в шинели до пят с весьма условно вырубленным лицом – переделан на скорую руку из непригодившегося Дзержинского. Конечно, Платонов – в шинели чуть покороче, и вообще скульптор старался, потому что узнать-таки можно. Есть Есенин и Высоцкий, никак биографией с городом не связанные, сделанные из любви к поэтам и для красоты. С красотой, правда, номер не удался, тем более что местный церетели вовсю пользуется лично изобретённым художественным приёмом, а именно – режет фигуру прямо по причинному месту. Это вам не бюстики. Понимать надо. Смело секвестированные Есенин, граф Орлов и Пушкин сразу указывают на авторство, и к гуглу не ходи.

 

Об Александре Сергеиче особо хочется сказать. Край Воронежский (так, с уважительной инверсией, положено величать наши места), гордится славными земляками – к примеру, Буниным (родился тут, увезен в четырехлетнем возрасте), Маршаком (та же фигня), Мандельштамом (отбывал ссылку)… То есть имена ого-го, привязка к местности имеется, чего ж не отлить в благородном металле знаменитого горожанина. Но колода без «нашего всё» не собрана, или, как мог бы сказать сам А.С. Пушкин словами А.П. Платонова, «А без меня народ неполный!»

 

Вот вам история создания памятника. В «Путешествии в Арзрум» Пушкин сетовал, что дорога до Ельца была ужасной, коляска вязла в дорожной жиже. А потом поэт увидел воронежские степи и «свободно покатился по зелёной равнине». Видел степи – считай, видел и город, тем более что юбилей был на носу. Дальше цитата роскошная из СМИ: «Был Пушкин или не был в Воронеже – уже не важно. Двухсотлетняя годовщина литературного гения приближалась, и город обязан был всемерно поучаствовать во всеобщем праздновании». Так что Пушкин у нас тоже в земляках, красуется на улице своего имени, подрезанный зодчим сильно выше колен. И думает теперь: «Знал бы чем дело кончится – отвернулся б от ихних степей, сука!»

 

Однако самым непревзойдённым по уродству получился Мандельштам. Некрасавца сделали карикатурой на самого себя, и первое время я пробегала мимо, отвернувшись – было стыдно за нас всех. Собственно, и Осипу Эмильевичу за нас стыдно – и тошно смотреть на этот постылый город. Он поднял глаза к небу, к звёздам, проглядывающим через ветви каштанов, и молится стихами, прижав руку к груди. Кажется что там, под рукой, горячо. Может это и хороший памятник. А может я просто привыкла…

 

А зимой, когда снегопад, он каждый день разный. На прошлой неделе он был в номенклатурной шапке-пирожке и «морозной пылью серебрился его бобровый воротник», а сегодня – чисто рэпер. Бейсболка козырьком назад, очки, тоннели…

 

Надо закруглиться, причём на позитиве. Я люблю свой город, всётакое... А ещё лучше – примазаться к великим, традиционно для воронежцев. Или объединить… В общем, я солидарна с Мандельштамом: лучшее что у нас есть – звёзды над каштанами. Как-то так.