Андрей Мансветов

Читать стихи эпохи победившего постмодернизма, по моему глубокому убеждению, нужно с помощью дискурса. Я, правда не очень понимаю, этот самый дискурс, и с чем его едят. Нас-то в армии как учили: вот целик, вот мушка, а во-он там бежит, бежит… Совместил все, и огонь. Только поправку на ветер, гравитацию и солнечные пятна на луне не забудь. Пиф-паф, ой-ой-ой…

В поэзии все точно так же. Читаем текст от начала до конца здесь (https://poembook.ru/poem/1932114) и делаем несколько общих выводов.

Первый – стихотворение, безусловно, подпадает под разряд лирических.

Второй – написано оно в системе координат постмодерна.

Третий – реализовано в рамках игровой поэтики с помощью основного тропа «гротеск». Последнее особенно важно, т.к. это та «оптика» сквозь которую необходимо глядеть на текст.

Коллега Пилигриммм это отчасти обозначил, здраво проассоциировав первые строки с «бородатой шуткой», мне лично не известной, но коррелирующей с народным «то потухнет, то погаснет, то опять не загорится…». Кстати, если проигнорировать этакую гиперссылочность и рассматривать саму конструкцию, мы имеем олицетворение, усиленное смысловым повтором, приколачивающим экспозицию ко времени действия «ночь». Дальше автор сразу выходит на экспрессивный штамп «бушуют страсти», но с явным указанием, что за чистую монету принимать его не стоит, поэтика-то игровая, поэтому бушуют они не в душе, как водится, а в голове. И обозначает, что речь идет о «делах сердечных», поскольку «под рукой валокордин».

И снова мы делаем поправку на критика, по которому:

 

«Первые строки – претензия на лирику, а вот последняя – настолько приземляет, что задаёшься вопросом, зачем, собственно, были употреблены элементы пейзажной лирики, если речь – о сугубо бытийном».

 

По сути, в формате прямого чтения, Пиллигриммм прав, метафизика олицетворенной (читай, живой) ночи изрядно заземляется лекарством для (или от) миокарда, но в нашу оптику видно иное. И автор, кстати намекает на это иное еще в заголовке. А потом и прямо говорит, что

 

«Сталь вибрирует под кожей

Ранит сердца шестерни».

 

Значит, лекарство - метафора? И кто же он, наш ЛГ, носитель довольно расхлябанной (уходить – валокордин, мелодически стеная не смолкает, пресловутое разговорное «нету» и т.д., отсутствие пунктуации сюда же) поэтической речи? Обычный человеческий некто страдающий от любови, или трагикомически гротескная марионетка автора-манипулятора, автоматон, заводной буратино?

Критик, со своей точки зрения пеняет автору на гиперболизацию и совершенно справедливо указывает на то, «что прямые смыслы текстов – всегда первичны в восприятии читателя». Но (!) то, что гипербола в реальном, пусть и окутанном романтическим любовным флером пространстве жизни, на сцене – норма. Иначе в театр не пойдут. Законы жанра, просто ДРУГОГО жанра. И автор же прямо говорит нам об этой жанровой принадлежности:

 

«Покрутив ключи на пальце

Закрываешь драмкружок»

 

В рамках которой совершенно нормально воспринимается постмодернистская игра:

 

«Так настойчиво звонить

Вправе только тот кто служит

Оператором женитьб

 

Так упорно домогаться

Вправе только лишь она

Модератор трансформаций

Секретарь веретена»

 

Игра с двойным, а то и с тройным (или даже больше) дном. Вооруженный этим пониманием я не стал даже копаться, кто этот «он-она» (привет театру Кабуки), «оператор-секретарь-модератор», а сразу уплыл по гиперссылкам памяти, миновал бодрую оптимистическую комсомольскую лирику поколения на десяток лет постарше моего – не то, потому что, и уперся сначала в Михалковскую поэзию для детей. Именно там, среди ходячей гиперболы Дяди-Степы-Милиционера мог (могла) притаиться трижды определенный, но неназванный абонент нашего игрушечного лирического героя. Это, если брать уровень семантический.

Интонационный же имеет совершенно конкретный адрес прописки. Судите сами:

 

Вдруг из маминой из спальни,

Кривоногий и хромой,

Выбегает умывальник

И качает головой...

 

Я не знаю, да, собственно, и не интересно, сознательно ли замутил автор эту игру. В постмодернизме автор уничтожен, деконструирован глобальным гипертекстом и/или вынужден прятаться за вагой кукловода.

Но только до момента, когда «драмкружок» таки приходится зарыть, влезть в шкуру героя и ответить. Кому? Мы не знаем, это остается за занавесом. Или потому, что герой проснулся, а может еще по какой причине.

 

PS. И тут я понял, что угнал настолько в строну, что не хочется даже спорить с критиком по поводу фонетически достоверной на мой взгляд рифмы шестерни-отменить, допустимости в поэзии скользящих ударений и весьма удачного по мне лирического наблюдения «стесняясь заикаться». Потому что тут пришлось бы глубоко зарываться в нарочитую выворотность поэтического языка Сергея Касатова. А это, положа «на локоть гайморит», было бы уже лишним.

 

С уважением к Автору и Критику