Рожкевич Игорь

“Записки из байдарки”. Походные истории.

 

(Путешествие по реке Клязьме в мае 1989 г.)

 

 

Память, человеческая память… Это всё-таки нечто удивительное!

Казалось бы, впечатления далёкой молодости давно и напрочь должны быть погребены под мощными пластами последовавших за ней событий… Ан нет, стоит только сосредоточиться, настроившись на “нужную волну”, ещё лучше, если есть фотки тех лет, а в идеале: испить, буквально по глотку, душевный вечер совместных воспоминаний со старыми друзьями… И вот уже память, эта личная машина времени, переносит тебя в неповторимое прошлое…

 

Как-то, во время учёбы на четвёртом курсе Бауманки, мы с тремя моими друзьями-однокурсниками решили пойти в поход на байдарках.

Заранее арендовали в прокате две двухместные байдарки (о своих собственных тогда приходилось только мечтать), закупили минимум продуктов (потому что всё это приходилось нести на себе), собрали вещи и в назначенный день отправились на Курский вокзал столицы.

Нам необходимо было попасть на вечерний поезд до города Горький (кстати, в следующем, 1990 году, ему вновь вернули историческое имя Нижний Новгород).

 

В четыре часа утра мы были уже на станции славного города Владимира. Почему именно для нас в тот момент славного и почему мы выбрали именно эту станцию? Да потому что именно рядом с ней находилась наша заветная цель, мечта последних месяцев (пока мы каждый вечер обсуждали все детали предстоящего похода), река Клязьма.

 

Помню весьма раннее (почти ночь), туманное и промозглое утро. Вокруг: абсолютно незнакомая местность. Мы тащим на себе тяжеленные байдарки, палатки, рюкзаки и всё, что нужно для похода. Потом, по-быстрому, запихиваем в себя какие-то холодные консервы, запивая водой из фляжки, и, наконец-то, приступаем к долгожданной сборке байдарок. Эх молодость, можно сутками не спать, есть что попало, находиться, где угодно, заниматься всем, чем придётся и при этом превосходно себя чувствовать!

 

Наш план был таким: за четверо суток постараться пройти по маршруту Владимир – Ковров – Вязники.

 

Когда мы собрали и спустили на воду наши плавсредства, загрузили в них весь свой скарб и отплыли от берега, наступило уже хоть и позднее утро, но от этого не менее светлое (выглянуло солнышко) и не менее радостное (ведь мы воплощали в жизнь свою мечту).

 

Примерно описать смену впечатлений молодых студентов, вырвавшихся на свободу, как из учебных корпусов, так и из кишащего людьми мегаполиса в абсолютно безлюдную, просто поражающую своим простором, местность можно только словами: дикий восторг!

 

Позже (по мере нашего удаления от цивилизации и многочасового погружения в первозданную Природу) это состояние сверх-восторга переплавилось в нечто, может быть, и менее яркое, но значительно более глубокое. Однообразие проплывавших по берегам пейзажей, состоявших в основном из различных видов ив, на меня лично действовало не то, чтобы умиротворяюще, но в большей мере способствовало осмыслению того, на что в обычном ритме жизни просто не хватает времени.

 

Непривычные для студента-горожанина речные ландшафты постепенно вытесняли из сознания не только бесконечные технические формулы и мудрёные схемы, но и даже саму всепоглощающую суетливость человеческой жизни, так прижившуюся среди большинства людей. Тысячи лет люди копошатся, тратя свою жизнь на улучшение её материально-технической стороны и всё более удаляясь от своего первоисточника. А Природа - вот она, как стояла с начала времён, так и стоит, даруя всем желающим свою энергию гармонии.

 

Казалось, сами ветви деревьев, словно бы дыша под порывами ветра, говорили мне, что все наши тревоги и волнения не стоят того, чтобы только ими полностью заполнять свою жизнь. “Нет, вы не правы. - слышалось мне сквозь ветер и бьющиеся о борта нашей байдарки волны, - Это ошибка – растратить весь свой пыл только на сугубо материальное, ведь жизнь – это не только учёба, работа, карьера. Не упустите и иную сторону земного бытия, природную реальность, естественную, всеобъемлющую и вечную (пока существует этот мир) и перед которой неминуемо блекнет любая другая, узкая, личностно-человеческая реальность. Последняя порой является ничем иным, как прочной клеткой для сознания человека. И только, вырвавшись на свободу (слившись с Природой), можно в полной мере осознать всю степень своего рабства и реально оценить масштаб своей зависимости от ложных представлений, навязанных человеку окружающим обществом”.

 

Помню, меня тогда, пожалуй, впервые в жизни не на словах и в мыслях, а на деле, осенило, что природа и есть воплощение подлинной гармонии и совершенства. Она в любое время года абсолютно самодостаточна в отличие от людей, бесконечно занятых ненужными переживаниями, лишними эмоциями, иллюзорными, а порой и ложными, целями, гарантированно обеспечивающими эмоциональный надрыв психики при их достижении.

Однако, чтобы почувствовать Природу, слиться с её глубинной сутью, нужно как раз минимум комфорта (никаких отелей, только палатка и всё самое необходимое по минимуму), иначе всё отвлекает от самого процесса единения.

 

В первые часы сплавления по реке мы и с друзьями как-то по-иному стали общаться между собой. Это состояние медленного полёта (что-то схожее есть в ощущениях, когда лежишь на дне байдарки и растворяешься взглядом (только надо не мигать) в бездонной небесной выси), буквально накрыло нас и превратило в кого-то, кто коренным образом отличается от тех, кем мы привыкли быть в обычной (учебной) обстановке.

 

Ближе к вечеру, когда уже начинало смеркаться, мы нашли более-менее подходящее место для ночёвки. Хорошо, что Клязьма довольно широкая и полноводная река (на некоторых её участках можно перевозить грузы даже баржами) с достаточно простыми условиями причаливания, не то, что один из её притоков Мстёрка с труднодоступными и болотистыми берегами (но об этом эпизоде чуть ниже).

 

После того, как байдарки были вытащены на берег, мы все окунулись в обычные походные дела: ставить палатки, рубить дрова, готовить пищу,…

На окутавшую нас вскоре кромешную темноту мы даже не обратили внимания, поскольку так проголодались, что, не замечая ничего вокруг, одним махом заглотили всё приготовленное, даже толком и не разобрав, что мы там ели.

Насытившись (насколько позволяли запасы), усталые и счастливые, мы завалились спать. Не знаю, как у моих друзей, но у меня звёзды ещё некоторое время беспорядочно кружились в глазах (похоже, что боевые сто грамм водки после первого трудового дня (а пришлось грести несколько часов подряд) их успешно подгоняли). Потом всё разом погасло и я уснул молодецким сном бравого походника.

 

Второй день пролетел примерно также.

Да и третий тоже, за исключением одного момента, когда мы приплыли в город Ковров, в котором пополнили наши запасы всего самого необходимого, благо маленький магазинчик располагался непосредственно у реки. А вот завершение этого дня мне особенно запомнилось.

 

Отплыв от Коврова на несколько километров, мы, как обычно, устроились на ночлег. Спать не хотелось, поэтому весь вечер мы решили провести, так сказать, в прощании с походом, ведь завтра нам уже предстояло погрузиться в обратный поезд до Москвы.

Поначалу мы долго беседовали, обсуждая различные вопросы по учёбе, позже пошли шутки и анекдоты.

 

В какой-то момент наш штатный бард Шура достал гитару и начал петь. Мы пытались, каждый в меру своих музыкальных способностей, его поддержать. “Кино”, “ДДТ”, “Аквариум”. Музыка и слова этих всенародно обожаемых групп долго лились в нашем мини-концертном зале под открытым небом и только отблески костра порой выхватывали из кромешной темноты возбуждённо-довольные физиономии исполнителей.

В какой-то момент дело дошло до особо почитаемой песни Шуры (Борис Гребенщиков и группа “Аквариум”):

 

“Я инженер на сотню рублей,

И больше я не получу.

Мне двадцать пять, и я до сих пор

Не знаю, чего хочу.

И мне кажется, нет никаких оснований

Гордиться своей судьбой,

Но если б я мог выбирать себя,

Я снова бы стал собой.”

 

В его голосе внезапно послышались (небывалые ранее при исполнении данной песни) печаль и грусть, постепенно перераставшие в некое недовольство и даже в яростный протест.

Вдруг Шура вскочил и со всего размаха как врезал гитарой о ствол стоявшей поблизости сосны. Инструмент вдребезги! А он такой спокойный, словно бы ничего и не произошло. Постоял так пару минут, держа разбитую гитару в одной руке и не отводя от неё своего прощального взгляда, а потом медленно и даже как-то торжественно положил её в костёр.

В тот миг мне показалось, что даже нейлоновые струны (с таким трудом купленные в эпоху тотального дефицита), беспомощно повиснув на мощных колках (словно бы страдая от невозможности вырваться из их плена и как-то особенно нелепо болтаясь в жарких объятиях языков пламени), пытались простонать свой последний такт: “За что?”.

С каждой минутой лакированный кузов (корпус) инструмента всё больше и больше чернел, не только сам погружаясь в беспросветную темноту, но и затягивая туда же наше (ещё несколько минут назад такое радостное) настроение. Вскоре к нему присоединился и массивный гриф, столько лет ласкаемый пальцами Шуры во время исполнения песен.

 

От неожиданности и столь внезапной смены настроения мы все буквально опешили.

Первым очнулся Амбик (сокращенное от армянского имени Амбарцум).

 

- Шура, ты с ума сошёл? Что творишь? Гитара то в чём виновата?

 

Минут десять мы сидели в полной тишине, постепенно осознавая произошедшее. После проникновенных слов БГ, так эмоционально исполненных Шурой, до всех вдруг дошло, что хотим мы этого или нет, но нам придётся возвращаться в суровую реальность, поджидавшую нас после окончания похода. А так не хотелось!

 

Проблема была следующая.

Выдуманная М.С. Горбачёвым “Перестройка” (1985-1991 гг.) при некоторых её положительных тенденциях (в частности, именно в этот период были опубликованы почти все запрещённые ранее произведения Пастернака, Платонова, Замятина, Булгакова, романы Ч. Айтматова «Плаха», А. Рыбакова «Дети Арбата», Ю. Дудинцева «Белые одежды») ничего хорошего не предвещала именно для нашей отрасли (оборонная промышленность в те времена попала под программу конверсии и разоружения с естественно из всего этого вытекающими последствиями в виде сокращения рабочих кадров, зарплат, закрытия новых перспективных проектов).

 

- Ладно, проехали. – словно бы подтвердив тезис, что “времена не выбирают, в них живут и умирают” (Александр Кушнер, 1978 г.), выдавил из себя Шура. – Не расстраивайся Амба. Теперь нам меньше груза на себе тащить. Да и старая уже была эта гитара, трудно настраивалась. А тут у неё такой выдающийся финал получился. Надолго запомнится. Давайте лучше в преферанс играть! Предлагаю, как обычно, по копейке за вист.

 

Этот случай, как один из самых ярких из нашего байдарочного похода, мы до сих пор часто вспоминаем. А лет десять спустя после окончания учёбы, во время очередной ежегодной встречи выпускников (кстати, этой нашей традиции недавно исполнилось уже 25 лет) мы подарили Шуре новую гитару.

 

Последний день на маршруте выдался весьма насыщенным. Утром, сразу после старта, окружающая нас картинка вдруг резко переменилась, поскольку мы, наконец-то, добрались до окрестностей посёлка Мстёра, любимца знающих эти места художников-пейзажистов, навеки влюблённых в натуральную красоту.

После преследовавших нас на протяжении трёх последних суток низкорослых ив, обильно облепивших все берега Клязьмы, нашему взору предстало нечто невероятное.

Идеальные, если смотреть издалека, слегка изогнутые ласковой рукой природы-творца поверхности (сплошь покрытые травой, отливающей оттенками от фисташкового до изумрудного), на которых сплошной стеной стоят, нехотя покачиваясь своими верхушками из стороны в сторону красавицы-сосны, раскрашенные той же рукой в цвета от светло-оливкового до медно-коричневого.

 

Впечатления от смены пейзажа можно сравнить, разве что, с издававшимися ранее в СССР книгами и толстыми журналами (например, “Наука и жизнь”), в которых было много-много чёрно-белых страниц и только где-то в середине вклеена парочка цветных и ярких листиков, запрятанных словно блестящее сокровище в серой траве.

 

Очумев от сочности нахлынувшей картинки, мы даже решили немного изменить маршрут, свернув с “автобана” (полноводной Клязьмы) на “просёлочную” (узкая речка Мстёрка). И, как оказалось, совсем не напрасно.

Не прошло и десяти минут, как мы наткнулись на чей-то улов. Три рыбки (каждая примерно по полкилограмма) беспомощно барахтались в, так называемом в народе, “телевизоре” (это рыболовный экран, представляющий собой простую сетку, натянутую на деревянную рейку). Хоть данное приспособление и принадлежит к кустарным орудиям лова, но пользуется огромной популярностью по причине простоты изготовления и применения.

В итоге мы мало того, что полюбовались неповторимыми по своей уютности и камерности видами малой притоки, да ещё и свежей рыбы на уху набрали!

 

Однако, после обеда всё изменилось. Небо помрачнело. Откуда-то взялся холодный ветер. Появились первые капли дождя. Высота встречных волны стала достигать полуметра и вода начала захлёстывать через борта наших незащищённых сверху байдарок.

 

Не знаю, то ли от испортившейся погоды, то ли от перенасыщения непривычным способом жизни (без всяких удобств), длившимся вот уже четвёртые сутки, но настроение в коллективе было…, точнее настроения почти совсем не было. Кроме того, возникли отягчающие обстоятельства и по независящим от природных условий причинам.

 

По неопытности мы умудрились неправильно рассчитать наш скромный провиант, и, в частности, сигареты. Но поскольку мы с Амбарцумом на тот момент уже бросили курить, то нам было не так тяжко, как ещё одному нашему товарищу, Кириллу. У него началась, пусть и микро-наркоманская, но настоящая ломка. Ему всё вдруг резко надоело, вплоть до того, что даже не хотелось выполнять свои ежедневные походные обязанности, а в глазах горел единственный вопрос: “Где достать сигарет?”

 

На тот момент в одной из байдарок находились мы с Шурой, а в другой Кирилл с Амбиком. Наши суда вплотную соприкоснулись прямо посередине реки и каждый из нас ухватился за борта соседней байдарки. Необходимая мера, иначе течение снова разнесло бы нас в разные стороны.

После фиксации импровизированной дискуссионной площадки начались, обязательные в подобных ситуациях, выяснения.

 

- Шура, почему ты купил в Коврове так мало пачек? Я же тебе говорил, что нам не хватит до конца похода!

- Слушай, Кирюха, я всё правильно рассчитал, исходя из нашего с тобой обычного расхода. Но, видимо, получилось так, что мы во время плавания и не заметили, как выкурили двойную норму сигарет.

- Ещё бы, тут я не только сигареты, но и как три дня пролетели не уловил. Кстати, а ведь у нас на крайняк ещё была заготовлена махорочка. Где она?

- Ты шутишь или серьёзно ничего не помнишь, что было ночью? – спросил Шура.

- И даже лося не помнишь? – не удержался и я. – Мы ведь тебя тогда, рано утром, звали с нами бежать за ним, чтобы сфотографировать.

- Ничего он не помнит, потому что уже вырубился в тот момент. – ответил мне за него Шура. - Это только мы с тобой, как сумасшедшие, рванули за лосем.

- Не знаю, о чём вы. - Кирилл всё больше переставал быть похожим на самого себя. - Но я уже сам готов, как тот лось ломануться через любые непроходимые заросли, лишь бы достать курево. Серьёзно, мне уже не до шуток. Уши пухнут, как хочется курить. И, кстати, я всё помню: как пели песни, потом Шура грохнул гитару, а позже ещё и проигрался нам в преф. Вот про лося да, не помню. Что я ещё не засёк?

- Да то, что мы с тобой практически до самого утра потягивали всю оставшуюся водку и непрерывно курили махру. – сказал Шура. - Помнишь, ты ещё постоянно повторял: “Зачем что-то оставлять, ведь скоро наш поход заканчивается?”

- Хочешь сказать, что у нас даже этой мусорной махорки не осталось? – видно было, что Кирилл окончательно расклеивается.

 

Шура вытащил из кармана куртки пустой мешочек, открыл его, перевернул вверх дном и потряс. Для Кирилла, похоже, это было последней каплей пытки. Надежды больше не оставалось. От высшей степени расстройства он удивлённо поперхнулся и быстро захлопнул свой открывшийся было рот, из которого по-видимому должен был вырваться очередной вопрос по критически важной для него тогда теме.

Как неожиданно выяснилось, и нам всем говорить больше было не о чем.

 

Кто бы мог подумать? Все мы знали Кирилла как отличного и вполне уравновешенного парня (на тот момент мы с ним были знакомы уже несколько лет, поскольку учились в одной группе). Однако, как тогда стало понятно, его спокойствие и выдержка были присущи ему лишь в условиях цивилизации с непременно сопутствующими ей техническими благами. В экстремальных условиях похода он вдруг изменился, причём не в лучшую сторону, тем самым неожиданно получив возможность получше познакомиться и с самим собой.

 

Тем временем, дождь всё усиливался. Мы надели водонепроницаемые накидки. Однако, достаточное количество воды уже успело просочиться до самого дна байдарок и нам приходилось сидеть практически на мокром полу. Вся поклажа вскоре также полностью промокла.

 

Полчаса Кирилл сосредоточенно работал вёслами, а потом вдруг, ничего не говоря, и как-то уж слишком остервенело принялся грести в сторону ближайшего берега. Все сначала не поняли этот его жест. Помню, что я при этом успел подумать, что может быть он таким способом пытается выместить всё свое расстройство на ни в чём неповинной водной глади реки.

Однако, как вскоре выяснилось, это было ошибочное предположение.

 

- Кира, что ты делаешь? – Шура удивлённо уставился на товарища. - Мы ведь больше не планировали останавливаться. Нам надо поскорее доплыть до Вязников, чтобы успеть на последнюю электричку до Москвы.

- Мне срочно надо на берег. Это быстро.

- Ну быстро, так быстро. – Шура повернул нашу байдарку вслед за Кириллом. - Что ж поделать, если приспичило.

 

Когда мы пришвартовались, Кирилл побежал к ближайшим дубам. Там он насобирал кучу листьев, свернул самокрутку и глубоко затянулся. После чего блаженно закатил счастливые глаза к небу и воодушевлённо сказал:

 

- Тут, конечно, классно и всё такое. Но большего кайфа, чем именно сейчас и именно от этих дубовых листьев, я не испытывал даже от дорогущих фирменных сигарет.

 

В этот момент раздался умоляюще призывный голос Амбика:

 

- Кирюх, погнали уже, а то нам ещё гребсти и гребсти.

 

От этих его слов мы все разом расхохотались.

 

- Блин, Амба, ёпэрэсэтэ, ты, как всегда, в своём репертуаре с неподражаемо кривыми словечками! – Кирилла прямо-таки раздирало от смеха. По его голосу чувствовалось, что он уже почти в норме. – То у тебя “пижняк” вместо “пиджак”, то “дай мне вилку в смысле ложку”, а теперь ещё и “гребсти” вместо “грести”. Это что же получается, что вместо “гребец”, по-твоему, нужно говорить “гребун” или, точнее, “гребстун”?

 

Да, мы все тогда были очень рады, что самообладание в нужный момент вернулось к нашему товарищу. Ведь в те критические часы (а условия были и вправду тяжёлые, пришлось немало работать вёслами под проливным дождём, причём, против накатывавших волн) оно было крайне необходимо и всем нам.

В итоге мы благополучно справились со всеми неурядицами и попали в конечною точку путешествия в назначенное время. Однако, больше по данному маршруту мы никогда не ходили, предпочитая ему другой, по реке Лух (это один из самых популярных байдарочных маршрутов Центральной России).

 

Схема такая. Доезжаем из Москвы до посёлка Перово (это в Нижегородской области, между Вязниками и Гороховцом) и там паркуем свои машины. Заказываем такси (желательно заранее и что-то типа “Газели”). Перегружаем все свои вещи в “Газель”, которая довозит участников похода до посёлка Фролищи (тоже Нижегородская область, только северо-восточнее). Там спускаем байдарки на воду и начинаем сплав. Через четверо суток путешествия по реке Лух мы снова в Перово, грузимся на свои машины и обратно в Москву.

 

18 мая 2018 г.