Мила Чертовских

На фотографии ( вырезка из газеты) вы видите моего отца -Фролова Николая Александровича и моего внука Ярослава. Теперь ему уже 11 лет. А на портретах у стены - мой маленький бессмертный боевой рассчет- это члены моей семьи, погибшие на фронтах ВОВ. Это мой дед Фролов Александр Федорович и мой дядя - Ризман Иван Георгиевич.

Еще задолго до новой традиции- шествия Бессмертного полка, я приносила их фотографии к заводскому Мемориалу памяти погибшим заводчанам.

 

 

Последний раз, когда мы праздновали 9 мая с моим отцом-был год, когда его скрутила тяжелая болезнь. Каждый год, 9 мая, начиная с 1975 , когда был создан Мемориал, погибшим на фронтах ВОВ заводчанам, мы обязательно в любую погоду, не взирая ни на какие важные дела, посещали этот мемориал. На нем золотыми буквами горят 274 имени , ушедших на фронт и не вернувшихся домой заводчан.. И среди них - четыре Героя Советского Союза. Почему так мало? Это список тех, кто успел попасть на фронт до того, как завод, выпускающий боевые самолеты, закрыли для мобилизации.

На одной из стел этого мемориала золотится священным блеском памяти имя моего деда, отца моего отца- Александра Федоровича. К сожалению, мы ничего не знаем о том, как он служил, как погиб летом 42-го.

И 9 мая каждый год,всей семьей мы стояли, склонив головы у Вечного огня в минуту молчания. Сначала, я бывала там с семьей моих родителей, потом к нам присоединился мой муж, потом дочка с колясочного возраста, потом внук, тоже в детской коляске, первый раз побывал у этого Священного огня.

А в тот горестный год (отца не стало в июне) мы подвели его, уже почти обессиленного, под руки, к знакомому месту... Он очень стеснялся- не хотел, чтобы кто-нибудь из коллег увидел его слабым и больным. Ведь он был из поколения тех детей, которые вынесли все тяготы в тылу, голод и холод. Это ведь на их хрупкие плечи легла вся ответственность за младших братьев и сестер, это они обивали пороги военкоматов- прибавляя себе возраст- только чтобы попасть на фронт, бить фашистов за поруганную Родину, за горе матерей, за свое оборванное детство. Вот и мой папа, прибавив себе несколько лет пытался подать заявление. но его хитрость, конечно, была открыта. На всю жизнь запомнил он, что сказал ему тогда военкомовский старший лейтенант: "Беги домой, сынок, войны на всех хватит. не дай Бог и твое время еще придет". Отец вспоминал, как после смерти отца пришел он на завод в 13-летнем возрасте, да так и остался там служить Родине до 75 лет, с одной единственной записью в Трудовой книжке.

 

"…Сиротой остался я в тринадцать,

Сиротой ужасной той войны,

Не пришлось с фашистами сражаться,_

Но в тылу с врагом сражались мы.

 

Был тяжелым труд и ветхой одежонка,

И к тому же вечный недосып,

Был я тощий , но живой мальчонка

И не помнил был когда я сыт.

 

Был врагом тогда ужасный голод

У станка соблазн уснуть, хоть миг,

Но не смог бы самый веский довод

Нас заставить от станка уйти.

 

На работе мама -дома холод,

И голодный братик, и сестра…

Нас спасали хлеба 700 граммов,

Карточка рабочего - моя.

 

Приходилось и с собой сражаться,

Чтобы хлеб до дома донести

И не откусить, соблазну не поддаться,

И не съесть, о, Господи, прости!...

 

Чтобы выжить костную муку носила

С комбината мама - это был паек.

Было счастьем, что бульон сварила,

А на третье был пустой чаек…

 

Мама плачет- нету писем с фронта,

Нет и дров - давно лимит сожгла…

А однажды... утром... похоронка

Вестью страшной в ее дом вошла.

 

Чтобы не завыть, ко мне прижалась-

Не хотелось деток напугать.

Закричала все ж, не удержалась,

Став вдовою в тридцать, моя мать.

 

Потемнела, сразу постарела -

Черный плат теперь ее наряд…

Отрешенно, с горечью смотрела

И молчала много дней подряд…"

 

И вот спустя 65 лет с начала той жестокой войны, отнявшей у него и отца, и счастливое детство, стоял мой отец, выпрямивший спину, не смотря на страшные боли, стоял и смотрел на Вечный огонь. И в глазах его то- ли блестели слезы, то- ли отражался этот не угасающий огонь скорби народной... А мысли у него были где-то далеко... в том 42-м, тяжелейшем для всей нашей страны году. Наверное, вспомнилось, как сбежал он из пионерского лагеря, когда сообщили ему о гибели отца. Как мчался он, не замечая боли от хлеставших по его лицу веток, и сердце его готово было выпрыгнуть из груди, а из глаз ручьем текли слезы, которые размазывал он по щекам и кричал сорвавшимся голосом: "Мама! Мамочка!"