Скачко (Полеви) Елена

Давно это было.

До развала СССР еще несколько лет, и никто из нас даже не подозревает, что это возможно. Мы живем в системе своих ценностей, и нам хорошо. Действительно хорошо. Потому что, когда тебе восемнадцать, живы родители, на тебе приличный джинсовый костюм, сшитый мамой, в кармане два рубля на взбитые сливки и кофе, а в сумке пачка болгарских «Родопи», то плохо может быть только абсолютному нытику.

Но я заметно нервничаю, не решаясь таки выудить сигарету. Потому что стою у проходной завода «Кондиционер», и меня вот-вот заберут.

Дело в том, что, кроме пачки «Родопи», в моей сумке лежит еще отпечатанный на машинке доклад «Поэзия Великой Отечественной Войны», победивший на городском конкурсе молодого лектора.

Ленивой я была всегда, и в жизни бы не додумалась пойти на этот конкурс. Но изначально это был не доклад, а курсовая. С ней меня и направили на путь истинный - состязаться. А потом еще дальше – просвещать рабочий класс, подобно тому, как нынче обладательницы королевских корон красоты ездят с миротворческими миссиями. Но я не тянула даже на «Мисс факультет», а только на молодого лектора. Каждому свое.

До сих пор помню легкую панику от того, что меня сейчас забросают помидорами. Ведь лекцию я должна прочитать в красном уголке какого-то цеха в рабочий перерыв.

Но, к моему удивлению, в небольшой зал потянулись, дожевывая на ходу, улыбчивые люди с интересом в глазах.

Хлопали они так громко, что я слышу это до сих пор. А кто-то даже смахнул слезу. И много раз звучало тихое «спасибо».

Я вышла счастливая.

И курить не хотелось.

 

А вот второй эпизод был покруче.

«Мы едем в Куряжскую колонию, - сказала директор студклуба. – Готовьтесь!»

Куряжская колония – это та самая, где до 1928 года работал Макаренко. Она существует до сих пор. И мальчиков там всегда собирали не самых простых. Весь уголовный кодекс – на выбор.

А мы – это Студия художественного слова, которую организовала одна известная местная актриса. Честно, ходила я туда, скорее, из интереса к актрисе и уважения к ее возрасту. Ой, куда я только не ходила…

Вот тогда я реально покрутила пальцем у виска. Твардовский и Симонов, Цветаева и Лермонтов в Куряжской колонии в исполнении трех недоделанных филологинь и одного жутко нудного мальчика-одуванчика (большим человеком, кстати, стал, но так и остался нудным) – это как белые перчатки в горячем цеху. Им бы «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла…»

«Гоп-стоп» мы, конечно, тоже могли, но они, наверное, могли лучше.

От нас ждали Ахматову и Рождественского.

И мы пошли.

И долго не уходили. Потому что был настолько живой интерес, что уходить не хотелось. И вопросы задавали, и просили передать что-нибудь почитать, и даже автографы просили…

 

Возможно ли такое сейчас?

Не знаю.

Безусловно, времена, когда администраторши (ресепшионистки по-модному) гостиниц цитировали Евтушенко (помните в «Таинственной страсти» по Аксенову?), прошли. Познания даже интеллектуальной элиты в области поэзии, сегодня, увы, как и много лет назад, сходятся все к тем же именам: Пушкин, Лермонтов, Вознесенский, Гамзатов, Маяковский, Есенин.

Разве что кто-то вспомнит часто полоскаемую Полозкову…

Значит ли это, что поэзия умерла?

Нет, конечно.

Она ушла в ниши, растворилась в графоманских сетевых морях, залегла на полках пенсионеров и их внуков, нет-нет, да рождается в умах вполне симпатичных представителей поколений Y и даже Z.

Сегодня невозможно заработать на поэзии, даже песенной, не существует профессии «поэт», бумажные сборники стихов издаются только за счет авторов, электронные практически не издаются – на них вообще нет спроса. И не спорьте. Потому что я так не думаю – я это знаю.

Можно долго рассуждать на тему, почему так изменилось отношение к поэзии в 21-ом веке? Версий и мнений будет миллион, и все правильные.

Но я озвучу только одну из миллиона.

Поэзия в 21-ом веке не популярна в массах потому, что никто не идет в эти массы с поэзией!

Как шли Евтушенко и Рождественский на площади в шестидесятых.

Как шли мы с лекциями о поэзии и стихами на заводы и в колонии в конце восьмидесятых (пусть даже не по своей воле).

Как шли местные поэты на праздники в вузы, школы и даже в детские сады.

«Идеология», - скажете вы.

И тоже будете правы.

А как по мне, то фиг с ним, что идеология.

Какая разница, если кому-то это было интересно, а кто-то чувствовал себя счастливым?

И даже не хотелось курить…