Елена Наильевна

Через два года моей бабушке исполнилось бы 100 лет. Она дожила до 92-х, и бОльшую часть своей жизни я прожила с ней. Не потому что дома мне было плохо, а потому что с бабушкой мне было хорошо и спокойно. Она, до пенсии проработав начальником цеха на огромном заводе хим. промышленности, никогда никому не "мыла мозги", не донимала меня ничем, давала полную свободу действий, лишь к обеду заглянув в мою спальню в выходные, чтобы спросить спящую меня: "Елена, ты тут живая?", а когда я болела и отказывалась есть, она обязательно спрашивала: "А что бы ты хотела?"

Она обладала высоким интеллектом, много знала и помнила, и до такого почтенного возраста дожила в трезвом уме и твёрдой памяти - ей некогда было скучать: фольклорный кружок, где они с подружками пели в народных костюмах (потом подружки притащили туда и своих внуков, ну и бабушка меня привела - хороша же я была в русском сарафане и кокошнике, когда истинную гармонию моя внешность обрела бы в татаро-монгольском расшитом золотом халате и бокке); дача - с апреля по октябрь; книги, журналы и газеты; и стихи. Бабушка была поэтом, состояла в СП и посещала местный поэтический кружок.

А стихи она писала всегда, и говорила, что стихи и песни помогали и помогают ей пережить тревоги и печали, и даже беды и самые тяжёлые моменты её жизни. Иногда зайду тихонько с улицы и слышу, как где-то на кухне бабушка поёт. А если тихо кругом, значит она читает или сочиняет стихи.

У бабушки было двое детей - моя мама, старшая, и Владик - младший сын. В 16 лет Владик заболел менингитом и умер. Мама была беременная мной, и никто не знал, кто там родится, а Владик перед смертью сказал: "У Зойки родится "вот такая" (показал большой палец вверх) девчонка!" То есть я хоть немного, и будучи ещё не рождённой, но застала его здесь, на Земле, мы разминулись в дверях - я входила сюда, а он выходил.

Бабушка говорила, что моё рождение помогло ей пережить это ужасное горе.

На её серванте стоял портрет Владика всегда, сколько я себя помню. А на обратной стороне фотографии бабушка тогда написала:

"Ты прости меня, птенчик милый,

Что тебя уберечь не смогла,

Что тебя я не дорастила,

Что тебя я пережила".

А когда бабушки не стало, я разбирала всякие её тряпочки в шкафу и нашла одежду, в которой Владик был, когда умер. Такой пакетик, а там стопочкой его вещички и клочок бумаги, где всё было подписано бабушкиной рукой.

 

Бабушка не любила, когда я куда-то уезжала из дома. И хоть сама за жизнь много путешествовала по командировкам, курортам и родне, меня отпускала с неохотой. Обязательно писала мне на листочке ( "на всякий случай!") адрес и телефон очередной родни или знакомых, что обитали в той местности, куда я ехала или летела.

 

Бабушка была тамадой на моей свадьбе. Да-да. Никого лучше неё в этой роли не могу себе и представить. До сих пор помню эти её очки с чёрными усами, которые она надела, изображая какого-то грузина, приехавшего нас поздравить.

Она обожала моего мужа и моих детей, и даже незадолго до смерти, когда её разбил инсульт и в памяти многое напуталось, она чуть не каждый день говорила мне: "Лена, а у Алёши-то - день рождения! Возьми денег, я хочу сделать ему подарок".

 

Бабушку мы похоронили, как она и хотела, рядом с её сыночком - подкопали сбоку. Ну и дед мой там же, Лев Фёдорович. И его брат Вова, называвший себя "запасным дедком", когда нянькался со мной (эх ты, запасной дедок, а ушёл-то следом за дедом, а обещал быть запасным!); и их мама - Васса Гавриловна - удивительно красивая женщина с голубыми глазами, любимая бабушка моей мамы. Все рядком да ладком.

 

А имя мне дала тоже бабушка, потому что "Ёлочка", потому что в Новый год.

Папа мой, чистокровный татарин казанского разлива, не сопротивлялся, и потом назвал по-татарски моего младшего брата, который, по иронии судьбы, внешность имеет славянскую и татарского языка не знает.

А с маминой стороны в меня попал гремучий коктейль кровей - большая часть русской, ну и по мелочёвке - польской, литовской-латышской и какой-то там ещё, всех и не упомнишь.