Су Катя

Время на родине спрессовано. Кажется, что только позавчера приехала, а уже и картошка выкопана, в лес сбегано, тащишь торф в ведре на картофелище, высыпаешь, набираешь новое, мама тычет во флягу палкой - сжигает так и не перегнившую, но высохшую траву.

Слив в этом году нет, собираю какие-то остатки по нижним веткам, но слива крупная, сладкая, компенсирует своё отсутствие на верхних ветках. На грядках цветут розы, что я привезла маме весной, цветут красиво, словно это и не я их везла, словно это не у меня они стояли и ловили закатное солнце кухонным окном.

После обеда слабовооруженным глазом пялюсь в окно поверх ноутбука на яблоню.

- Мам, что у тебя там на яблоне висит? Мышь?

Конечно, никакой там мыши нет, прищурившись, вглядываюсь и понимаю: серо-коричневый лист скрючило и развернуло, а мозг видит мышь на яблоне.

 

Утром мама тащит меня в перелески мимо ферм - надо в лес, вдруг рыжики пошли?

По собранному полю, усыпанному васильками, идём в дальние перелески, я давлю внутри мысль о том, что это очередное мамино "а давай тут срежем". Лес всегда лес, что-нибудь да вырастет.

 

Леса стоят зеленые, лишь кое-где полыхают осины, да напоминают о лимонах березы. В целом днем осени не ощущается, и я щурюсь в траву - не мелькнёт ли красноголовик?

Мама ругается, что залезла под деревья, а там листок!

- Это мышь на яблоне, мама!

И хохочу, сама метнувшись в траву и обознавшись.

 

В перелесках хорошо, тихо, почти прозрачно и солнечно, но абсолютно нет грибов. Три штуки я не считаю, и высыпаю их в мамину корзинку, а затем мы разбегаемся. Мама домой, пока дитя не проснулась, а я - за Дачу, в Барский лес.

Дачей в поселке называют наше кладбище, а Барский лес напротив Дачи.

Семь лет я проходила дважды в день между ними по дороге в школу и из школы. Справа - Дача, слева - Барский лес со скотомогильниками, потом наоборот. Такие стройные сосны, ещё лет пятьдесят и можно строить корабли, чтобы плыть в Каспийское море, как мы мечтали в школе. Мышки в тазу, отважные путешественники, второе место с конца на областном турслёте, ага-ага.

 

С поля на дорогу вылезаю как раз у края бывшего школьного картофельного поля, а за ним исхоженные с детства просеки и лес, по которому мы бегали на школьных турслетах, на лыжах по трассе, за заячей кисленкой, за малиной, на нашу поляну. С угла можно пройти его насквозь и выскочить к реке, на крутой берег, за который цепляются корнями, как гигантскими пальцами, сосны, но всё равно медленно ползут вниз, к реке.

Но я туда не пойду, мама просит грибов, поэтому вперёд, под пихты, по старым малинникам, между обросшими мхом пнями и муравейниками.

 

На мгновение кажется, что прижимается к поваленному стволу белый, бросаешься на него, но мышь на яблоне.

Смех в лесу всегда звучит нелепо, когда ты ползаешь под ёлками один. Но я люблю эти одинокие походы в лес, это возможность спокойно подумать. Или не думать ни о чём, кроме красных и коричневых головок грибов, прячущихся в траве.

Корзинка пополняется свинарями да сухими маслятами. "Маслёнки," - подкидывает память, и я продолжаю: опёнки, ребёнки, цыплёнки, котёнки.

Зачем-то ставлю корзину на пень и ухожу с одним ножом в поиск. Опрометчиво.

Сделав несколько кругов, срезав пару груздей, понимаю, что пень с корзиной потерян, ждёт меня на колу мочало, да и корзинку жалко. Беги, беги, Катя, назад, если ещё помнишь - где это находится? - и ступай по своим следам.

 

В детстве я однажды зашла в Полом с нашего покоса, внутри была круглая поляна с высокой травой, выше меня. Я стояла в центре этой поляны, когда услышала шум вертолёта. Над нами часто тогда летали милицейские вертолёты, ещё и с "газиками", висящими на тросе - с химии часто бежали сидельцы, и их ловили по лесам. Вот и в тот раз мне захотелось посмотреть - не висит ли что под брюхом вертолёта? Покрутилась в центре поляны, поозиралась, но так и не увидела ничего, шум удалился и стих. А я забыла, откуда пришла. Примятая моими шагами трава уже выпрямилась, встала во весь рост - ни намёка не осталось.

Выбор направления - самая главная задача. Выбери не то, и уйдёшь в Удмуртию в лучшем случае. В худшем забредешь к истоку речки Берёзовки (теперь-то я знаю, как она называется!) и увязнешь там в болотине или встретишься с кабанами. Или волками. Думай, Катя, думай - говорила я себе тогда, - а то придёшь, как Алёша Мусихин через сутки и сразу на Раковку.

Посчитала до ста, перекрестилась, и пошла. И вышла на покос, и долго ещё сидела под развесистой елью на краю, смотрела на свой дом, там, на угоре. Виднелись крыши избы и двора, окруженные кудрявыми черемухами, и это успокаивало.

 

Так что посчитала до десяти, покрутилась между кустами шиповника, и пошла на дорогу, начинать с начала.

На входе была яблонька-дичок, с мелкими красными яблочками, чуть больше вишни, кислыми на вкус. Заходила в лес, сорвала на ходу, куснула, выплюнула. Вот и вернулась точно к ней, пошла по своему же пути, выискивая не мышь на яблоне, но корзину с грибами. Больше из рук не выпускала, не хотелось бегать по два раза кругами, да и бог с ними, с белыми! Нашла парочку, наползалась носом к земле, лучше красноголовиков нарвать.

 

Над поселком снова пролетают легкие двухмоторные самолёты, похоже, лесная авиация, следят за пожарами. Поэтому мама пихает охапки сена в старую флягу и тычет палкой, чтобы набить побольше, вместо того, чтобы спалить всю кучу сразу, как сделали бы раньше, до всех этих пожаров, которые мы тушили.

К дитю прибегают двойняшки из дома на углу, и они, как птички, скачут с копёшки на кучу сена, а следом за ними бегут и тоже скачут коты.

- Мамочка, мы играем в прятки, прячься!

И я бегу в крапиву на горе, перепрыгивая ветки и мусор. Теперь я - мышь на яблоне, в своей зеленой куртке.

 

- Я тебя нашла, - кричит дочь. - Я вижу твои очки!