stillwater

Читая краткую биографию Алексея Крученых, можно наткнуться на короткое упоминание, что о таланте этого поэта спорят до сих пор. Одни считают его гениальным поэтом, другие – бездарным. Многие со школы помнят чуть ли не наизусть известный опус «Дыр бул щил», написанный, мягко говоря, непонятно по какому принципу и думают, видимо, что это чуть ли не вершина творчества поэта. Мы не будем спорить. Просто остановимся на факте нашего бессилия сказать что-либо существенное об этом творении и перейдем к разговору о другом, на наш взгляд гораздо более интересном тексте Крученых. Речь о стихотворении «Уехала!»

Уже при первом прочтении мы сталкиваемся с двумя важными экспериментами: в тексте нет единого ритма, ни по силлабо-тоническим канонам, ни по тоническим. Также в тексте нет рифмы. Она заменена аллитерациями и ассонансами.

Чтобы понять текст, нужно понять его ритмический рисунок. Он строится на сочетании двух ритмов, условно назовем их напевным, поэтическим и резким прозаическим. При прочтении при переходе с ритма на ритм следует менять интонацию. Теперь ниже мы покажем, конкретно, что имеем в виду. По сути первые строфы можно разбить на следующие ритмические отрывки.

Сначала найдем поэтически-напевный ритм, и выпишем строки:

Как молоток

влетело в голову

отточенное слово,

Кричу и падаю под ветер.

Все поезда

проносятся

над онемелым переносьем...

Ты отделилась от вокзала,

покорно сникли семафоры.

Петлей угарной - ветер замахал.

А я глядел нарядно-катафальный

Над лесом рвутся силуэты,

а я - в колодезь,

к швабрам,

барахтаться в холодной одиночке,

где сырость с ночью спят в обнимку,

Ты на Кавказец профуфирила в экспрессе

и скоро выйдешь замуж.

 

А вот строки прозаически-грубого ритма:

 

вколочено напропалую!

- Задержите! Караул!

Не попрощался.

В Кодж оры! -

Бегу по шпалам,

Гудел

трепыхался поезд,

горлом

прорезывая стальной воздух.

В ознобе

не попадали

зуб-на-зуб шпалы.

в галстуке...

И вдруг - вдогонку:

- Стой! Схватите!

Она совсем уехала? -

меня ж - к мокрицам,

где костоломный осьмизуб

настежь

прощелкнет...

 

Будто два разных стихотворения. А ведь такой рисунок показывает нам два настроения.

Прочтем первый отрывок. Попытаемся войти в образ, поимпровизировать (это же поэзия, почему нет?), и вот туже нам представляется уборщик, танцующий со шваброй. Она уехала, а он представляет, что танцует с ней… Симпатичная идея. Такой танец любви, и неважно, что ее нет.

Прочтем второй отрывок. Здесь меланхоличный уборщик превращается в грубого рабочего. Тут мы слышим какой-то индустриальный мир, мир грубой силы.

В итоге что мы имеем? ЛГ здесь не просто переживает разлуку. На лирику здесь накладывается проза жизни. Повседневный однообразный труд, намек на который мы увидим позже, создает контуры такой реальности, в которой нет места нежным чувствам и глубоким лирическим переживаниям. Что-то вроде: «эй, Ромео, грузи быстрей, не спи!»

Но потом появляется третий ритм, как бы сумма двух предыдущих, еще его можно рассматривать как некое примирение ЛГ с действительностью, это видно не только по его звучанию, но и по его содержанию:

Умчался...

Уездный гвоздь - в селезенку!

И все ж - живу!

Уж третью пятидневку

в слякоть и в стужу

- ничего, привыкаю -

хожу на службу

и даже ежедневно

что-то дряблое

обедаю

с кислой капусткой.

Имени ее не произношу.

Живу молчальником.

Стиснув виски,

стараюсь выполнить

предотъездное обещание.

Да... так спокойнее -

анемильником...

Занафталиненный медикамен-

тами доктор

двенадцатью щипцами

сделал мне аборт памяти...

 

Но примирение это не создает внутренней гармонии, а напротив ведет только расстройству ЛГ, что снова видно из ритма последней строфы:

Меня зажало в люк.

Я кувыркаюсь без памяти,

Стучу о камень,

Знаю - не вынырну!

На мокрые доски

молчалкою -

плюх!..

 

Как мы понимаем, стихотворение посвящено разлуке ЛГ с возлюбленной, он тяжело переживает это событие, пытается с ним примириться. Его работа не столько отвлекает его, сколько давит на него. Это в конечном счете делает героя апатичным. В его положении, кажется, нет никакого просвета. Есть, конечно, надежда на чудо – но уже не в самом тексте, а в сознании неравнодушного читателя. В тексте нет даже тени жизнеутверждения. Давайте убедимся в этом, обратившись к более подробному, детальному рассмотрению текста:

Как молоток

влетело в голову

отточенное слово,

вколочено напропалую!

- Задержите! Караул!

Не попрощался.

 

И опять о ритме.

У Маяковского строки, структурированные таким образом, обычно можно трансформировать в обычные четверостишия, лучшим примером этого может послужить его «Необычайное происшествие…». Например:

А завтра

снова

мир залить

вставало солнце а́ло.

И день за днем

ужасно злить

меня

вот это

стало.

 

Переписываем в:

 

А завтра снова мир залить

вставало солнце а́ло.

И день за днем ужасно злить

Меня вот это стало.

 

По сути у Маяковского чередование четырехстопного и трехстопного ямбов.

У Крученых текст не может быть представлен таким образом. Его стих окончательно освобождается от классических канонов.

Как мы писали ранее, у него нет рифмы, но есть аллитерации и ассонансы. Так мы видим явное созвучие «отточенное-вколочено» и еще много ударных «о» в этих строках. Это своеобразная альтернатива классической поэзии.

По первым строкам мы видим, что ЛГ не успел попрощаться с возлюбленной. Что именно за слово «влетело в голову» мы должны догадаться. Вероятнее всего, это слово «уехала».

И снова о ритме. Он словно живой. Ритмом строк передается спешка ЛГ. Просто послушаем строки:

ЛГ берет разгон:

«Как молоток»

Ускоряется:

«Влетело в голову»

Бежит:

«Отточенное слово»

Преодолевает препятствия:

«Вколочено напропалую»

Отчаянный рывок:

«- Задержите! Караул!»

А поезд уехал и тут ЛГ останавливается:

«Не попрощался.»

 

Читаем далее:

В Кодж оры! -

Бегу по шпалам,

Кричу и падаю под ветер.

Все поезда

проносятся

над онемелым переносьем...

 

Здесь мы снова видим аллитерации: падаю-под-поезда и проносятся-переносьем. Также мы видим катахрезу «падаю под ветер» и эпитет «онемелым переносьем».

И технически, и содержательно это очень сильный эпизод. Он тоже имеет свою динамику. ЛГ бежит в отчаянии за возлюбленной, уехавший, скорее всего, в Коджори, потом падает, потом смотрит на поезда. Их скорость только усиливает его беспомощность, безнадежность его положения.

Ты отделилась от вокзала,

покорно сникли семафоры.

В первой строке эвфемизм показывает отъезд возлюбленной как что-то противоестественное и опасное. Представим отделение льдины от берега, на которой находится близкий нам человек.

Вторая строка украшена олицетворением.

Обе строки звучат очень поэтично. Поэтому резким кажется переход к:

Гудел

трепыхался поезд,

горлом

прорезывая стальной воздух.

В ознобе

не попадали

зуб-на-зуб шпалы.

Здесь тоже есть олицетворения («трепыхался поезд» и «в ознобе на попадали зуб-на-зуб шпалы»), но выглядят они уже не так красиво и поэтично. Скорее грубо и экспрессивно. Также можно охарактеризовать и метафору «…поезд горлом прорезывая…», и эпитет «стальной воздух», и аллитерацию, состоящую из чередования звенящей «з» и взрывных по способу образования звуков «п, б, д»

Далее идут три переломные строфы. В них сочетание двух ритмов не так очевидно.

 

Петлей угарной - ветер замахал.

А я глядел нарядно-катафальный

в галстуке...

 

Вот первый ритм. Здесь мы наблюдаем и интересные эпитеты, и олицетворение.

ЛГ все еще не верит, что возлюбленная уехала, и, чтобы показать это, используется второй ритм:

И вдруг - вдогонку:

 

- Стой! Схватите!

Она совсем уехала? –

 

Далее идут полторы строфы, звучащие поэтически гармонично:

 

Над лесом рвутся силуэты,

а я - в колодезь,

к швабрам,

барахтаться в холодной одиночке,

где сырость с ночью спят в обнимку,

 

Ты на Кавказец профуфирила в экспрессе

и скоро выйдешь замуж,

 

Здесь отметим, прежде всего, неологизм «профуфирила». Он означает: уехала на поезде. Видимо сочетание «фу» указывает на то, что это слово произошло из подражания гудку поезда.

После того, как ЛГ упоминает о скором замужестве возлюбленной, он вдруг вспоминает о себе. Противопоставление двух судеб подчеркивается очередной сменой ритма:

меня ж - к мокрицам,

где костоломный осьмизуб

настежь

прощелкнет...

 

Здесь сложный образ. Мы не можем его трактовать.

 

А вот последующая строфа уже не несет в себе контрастного сочетания в плане ритма. Она звучит спокойно и ровно, словно два противоборствующих ритма сложились в один нейтральный. По содержанию данная строфа показывает попытку смирения ЛГ перед действительностью. Рассмотрим ее подробнее:

 

Умчался...

Уездный гвоздь - в селезенку!

И все ж - живу!

Уж третью пятидневку

в слякоть и в стужу

- ничего, привыкаю -

хожу на службу

 

Работа ЛГ названа службой. Возможно, она не является в физическом или интеллектуальном плане тяжелой. Но, скорее всего, она тяжела в моральном смысле, она скучна, поскольку ЛГ уделяет место описанию только обеденной ее части:

 

и даже ежедневно

что-то дряблое

обедаю

с кислой капусткой.

 

Далее читаем:

 

Имени ее не произношу.

Живу молчальником.

Стиснув виски,

стараюсь выполнить

предотъездное обещание.

 

Вот здесь говорится о смирении ЛГ со своей участью.

 

Читаем далее:

Да... так спокойнее -

анемильником…

 

Здесь непростой неологизм. Смысл его в целом понятен. Анемильник – человек с ограниченным восприятием действительности. Но есть еще кое-что: суффиксальный способ образования нас отсылает к другому похожему слову: молчальник. Здесь можно увидеть скрытую градацию: от молчальника к анемильнику. В такой резкой почти натуралистичной форме ЛГ говорит, что иначе разлуку не пережить. В концовке строфы эта идея усиливается метафорой:

 

Занафталиненный медикамен-

тами доктор

двенадцатью щипцами

сделал мне аборт памяти...

 

Непонятно, с какой целью автор использует перенос части слова. Также непонятен выбор числа 12 (может какая-то символическая связь с апостолами или месяцами (годом)). Но вот метафора «аборт памяти» вполне понятна и может восприниматься почти буквально: память рождает воспоминания, и вот для их удаления делается аборт.

 

Концовка стихотворения свидетельствует о безнадежном положении ЛГ:

 

Меня зажало в люк.

Я кувыркаюсь без памяти,

Стучу о камень,

Знаю - не вынырну!

На мокрые доски

молчалкою -

плюх!..

 

Человек без памяти, без любви, лишен ценностей, он бесполезен. И все его действия сравнимы с «кувырканием». Ему ничего не остается кроме как лишить себя жизни. Это и происходит в нашем случае – так кажется следует трактовать этот эпизод.

Также безысходность усиливается сравнением «молчалкою». Тут тоже своеобразная градация от «молчальник». Поскольку суффикс «ник» придает слову значение субъектности, деятельности, принадлежности к какой-либо позиции. А вот суффикс «к» имеет другие значения, в том числе и значение пренебрежения. Был молчальник – стал молчалка.

Конечно, если бы было позволено относиться к ЛГ, как к самому автору, то мы тогда ему сказали – а как же ты стихотворение написал? Ты же утонул.

Но можно иначе. Стихотворение написано, на наш взгляд, очень убедительно. Оно показывает глубокое понимание автором тяжелого душевного состояние ЛГ. Может быть он и сам переживал подобное. А как вообще люди переживают безвыходные ситуации?

Ответ на этот вопрос есть. Он сказочный. В сказках герой выныривает. Происходит его перерождение. Писать об этом в данном тексте было бы и глупо, и пошло. Когда поэту больно, он хочет чувствовать боль, а не искать какие-то утешительные отвлечения. А вот потом будет легко. В следующем стихотворении.