Очень легко написать небольшое сочинение в честь девятого мая... Какая тема в этом году? "Судьба человека через призму войны".

 

Ну что ж, я отлично помню последний месяц десятого класса. Директор школы пригласил ветерана на открытый урок. Ради этого события выделили большой актовый зал - присутствовали все старшие параллели.

 

Такие мероприятия всегда начинались одинаково: директор говорил длинную приветственную речь, потом право голоса переходило к учителю истории, далее к классным руководителям... Я не слушал. Мой друг Вова рассказывал мне о более интересных вещах: мы вместе с ним сооружали хитрый механизм на городскую выставку. Суть механизма пока не ясна, но учитель физики обещал три пятёрки всем участникам конкурса.

 

Наверное, мы слишком увлеклись: девочка сидевшая впереди обернулась и раздражённо шикнула. Как оказалось, приглашённый гость уже рассказывал о холодной зиме сорок второго.

 

Солнце заливало городскую площадь. Сплюнув холодный снег, мальчик прильнул к окуляру: напарник, следивший всё утро за домом напротив, наконец-то заметил цель. Фашистский офицер, в сопровождении двух рядовых, вышел из подъезда. Это было первое боевое задание молодого снайпера. Он держал фашиста на прицеле, но почему молчит старший по званию? Разве нельзя покончить с этим здесь и сейчас? Нет ничего страшнее ожидания приказа. Ужасное желание подмывало мальчика нажать на курок, но странное чувство останавливало эти порывы: что-то шло не так. Напряжённая тишина, фигура удаляющейся цели, окаменевшие от холода руки... Напарник, наклонившись над ухом, еле слышно прошептал: "Вражеский снайпер: здание напротив, третий этаж, второе окно справа. Огонь по готовности."

 

Заскрипела дверь актового зала - это троечники из класса В. Опять задержались в буфете. Я перестал различать речь ветерана и вернулся к разговору с Вовой. На этот раз обсуждали снайперские хитрости. Вову мучил вопрос: для чего надо было жевать во рту снег? Он уже думал спросить гостя, но вовремя остановился - прерывать еле слышный рассказ... Зачем?

 

Прогретая землянка, тишина... Мальчик записывает в снайперскую книжку: "три". Достаёт из внутреннего кармана гимнастёрки потрёпанный блокнот. Дневник - пахнет домом. Так мало записей: "Первый день на фронте, копали траншеи. Если честно - устал", "Первое боевое задание. Чуть не попал в ловушку, обошлось", "Говорят, немец под Москвой. Неужели возьмёт?", "Стало чуть легче - перешли в наступление". Молодой снайпер добавил ещё одну: "Прострелили напарника, а больно мне. До утра не доживёт".

 

Я снова потерял нить рассказа. Вове пришла на ум какая-то гениальная мысль, он решил незамедлительно меня просветить. Но я не был к такому готов. В моей голове вертелась странная фраза: "Прострелили напарника, а больно мне". В ней что-то есть. Что-то крутится у самого носа, но не даёт себя поймать. Далее слушал не пропуская ни слова.

 

И вот, мальчик идёт по знакомой улице. Фронт, война, фашисты - всё позади. Солнце слепит глаза, но ноги не чувствуют усталости. Молодой герой не получал вести из дома с тех пор как перешли в наступление. Письма просто не доходили до молодого снайпера. И вот: те же дома, те же деревья, те же соседи. Приветливо здороваются, обнимают. Но почему прячут глаза? Что-то не так. Мальчика снова подмывает знакомое желание спросить, покончить с недомолвками. Но странное чувство останавливает - лучше узнать самому. Уже виден дом. Вечер, а окна не горят.

 

Ну как объяснить Вове что сейчас не время обсуждать его идеи. Я хотел услышать конец истории, но Вова настаивал. Почему я не сел на первый ряд вместе с занудными отличниками? Соседи прячут глаза, два года нет вестей из дома, потухшие окна... Неужели...

 

Вдруг зал взорвался дружными аплодисментами. Некоторые, особо старательные, вскочили со своих мест. Я же остался сидеть в ошеломлении: посмотрев на ветерана, я заметил то, что не замечали все вокруг: по лицу Героя текли слёзы.

 

Писать небольшой рассказ о судьбе человека прошедшего через ужасы войны... Так сложно.