Пуговицы
"Пуговицу не трогай"
Оставь мне на небе эту жёлтую пуговицу.
Ты - бог. Для тебя моё солнце - безделица.
Тебе таких к небу пришьют дюжину служницы.
А мой свет - между швов с грехом пополам смётанных -
только на ней держится.
Оставь её мне, бог.
Будут и так тебе впору величия мантии и славы яркие балахоны.
А мне... не на что больше застёгивать небо.
Не спасут, не удержат его скрепы и пуговицы картонные.
И если дёрнешь с провисшей изношенной ниточки
лунной бляшкой, или днём срежешь, солнечно-яркую, бритвочкой -
купол надвое раскроится. А в разломе такая чёрная гуща,
что до дна, гляди не гляди, не доглядишься. И я не знаю, что лучше -
утонуть, попытавшись допрыгнуть до того края, где ты ещё рядом,
или стоять на этом, где под босыми ногами ранящим конгломератом
память и боль.
Не трогай пуговицу!
Не расстёгивай небо.
Не отбирай!
(...мой? ...чужой?)
Дай доносить - не по чину,
в миллион голубых аршинов -
высокий крой!
"Проводы зимы"
Здравствуй, старая лошадь. Опять ты не умерла.
А раз так, то не стой, засыпая - сегодня праздник.
В кругосветку отправится в скользком седле детвора:
испугается девочка, стременем пнёт проказник.
Кружат скрежетно март, «Mammy Blue», карусель, голова,
и коптится в дымах от мангалов залётный ветер.
Истребители-голуби режут азот-кислород, пьют аш-два-
о - в них пальчиком тычут нарядные-кукольно дети.
Праздник площадь полощет в одышках, шарах, вине.
И… так хочется плакать, уткнувшись в бюст чьей-то мамы.
Обезуметь... и в третьей октаве в истошном ре
одиночество выкричать в небо сопрано пьяным.
Уезжая, орать из такси «этот мир – фигня!»
Ноль четыре, ноль три и ноль два набирать коматозно,
вспомнив школьное «если один, и грозит беда -
вызывай службы помощи». Я погибаю. Серьёзно.
Одиночество скалится плесенью из углов,
как же холодно дома – обман победил прогнозы.
Где-то кончился праздник. Спит лошадь без ног и снов.
Напиши мне хотя бы два слова… А впрочем, поздно.
