Ее другом был потрепанный грязный плюшевый мишка. Родителям не нравилось, что она всегда таскала его за собой, держа за лапу с выцветшим когтем, сделанным из полоски ткани. Давно, еще после первой стирки, черный коготь стал бледно-серым. Отец сказал, что это из-за того, что материал там дешевый.

 

«Сегодня все вроде бы как всегда».

 

Она посмотрела в небольшое зеркало ванной комнаты, покрытое засохшими мыльными пятнами и брызгами зубной пасты, отразившее ее воспаленные глаза.

 

«Бедная Натали».

 

С утра нельзя протирать глаза – будет очень больно, и на пальцах останутся следы засохшей крови. Вчера отец неожиданно вошел в комнату, резко открыв дверь, и Натали в испуге опрокинула стул, упала на него и сильно расцарапала ногу от колена почти до паха. Неловкая растяпа.

 

«Если бы было тепло, то не было бы так больно».

 

Рана покрылась противно чешущейся корочкой, но Натали, стараясь согреться, растирала тело и задевала болячки, иногда невольно сдирая их.

 

«Это все от холода».

 

Громкий хлопок дверью. У Натали дернулось плечо.

 

– Ты здесь! Почему ты ходишь в трусах? Тебе не стыдно? Что это, одевайся! – и, уходя: – Голышом ходит, стыдоба.

 

Жалко, что она не успела одеться, теперь что-нибудь наверняка случится. Она так и знала. Куда-то запропастились теплые носки. По рукам пробежали мурашки, а от мурашек боль ушла вглубь тела. Ходить в тонких носочках очень холодно, через два часа из носа потечет, платка нет. Постоянно вдыхая воздух и пытаясь проглотить скользкие сопли, она всегда зарабатывала головную боль, которая мучала ее всю ночь и не давала уснуть до утра.

 

«Нельзя тереть глаза».

 

Воду она не любила. От нее все болит и щиплет, грязь размазывается, и вода – она холодная.

 

«Нашла теплые носки».

 

Но если надо, Натали могла помыть своего мишку. Потерпеть воду.

 

Вчера она с ним поженилась: принесла из кухни большой овощной нож и разрезала мишке лапу до опилок, а потом свою руку – так глубоко как только смогла. Но себе-то не было так больно, как ему. Она плакала. Прислонила раны друг к другу и поклялась быть всегда вместе. Эта клятва больше, чем боль от раны, эта клятва в верности и любви мишке сейчас и потом, когда он станет... более живым. В доказательство своей верности Натали могла бы показаться на глаза отцу с мишкой. Только она не покажется, зачем? Это глупо. Его немедленно отнимут, а потом как?..

 

Она хотела уйти, но если об этом узнает мама! Мама. Мама – это вообще самое страшное существо. Если отца Натали просто не замечала, то мама… Мама знала про то, что делается у нее в голове.

 

Натали тоненькими пальцами разгладила волосы, наклонив голову. Много-много, бесчисленное множество нитей волос. Если потянуть посильнее, почувствуешь боль. Оттуда, из того места, где больно, растут волосы – так можно точно определить начало каждой пряди. Она так часто играла, иногда волосы обрывались.

 

«Отец это видел».

 

Вчера ночью, когда она, устав шмыгать носом, стала проваливаться в сон, открылось окно и в темную спальню налетели комары. Они жужжали и жужжали, кружились где-то рядом, мешали уснуть.

 

Наутро все чесалось, а один комар укусил в веко, и глаза... уж лучше б их не было, хотя бы иногда, к примеру – ночью. Зачем ночью глаза?

 

А вот мать, мама, делает по-другому… Она может узнать про мишку.

 

«Нет, нет, даже думать про это нельзя».

 

Мама, входящая в комнату, резко открывающаяся дверь, из двери – струя зловещего воздуха. Сердце бешено заколотилось. Не думать об этом. Стук каблуков, сердитый ритм – мама идет ругать. Не думать об этом. Страшное бледное лицо. Не думать...

 

Черно-белое отражение в зеркале.

 

«Это отражается моя душа».

 

Натали отчаянно прижала мишку к груди. С ним хоть сгореть в огне.

 

«Только не отнимайте его от меня!»

 

Она заплакала тихонько, маленькими слезами. Крошечные два-три всхлипа, больше не надо. Щелчок двери, совсем не страшный.

 

– Ты еще не оделась! – хрипловатый, чуть приглушенный отцовский возглас.

 

Мысли разлетелись как воробьи – она

забыла, забыла, что стоит с голыми ногами, без теплой юбки. Мгновение назад ей было так тепло, так хорошо, она ничего не чувствовала, и вот опять – холод, мурашки, бегущие по ногам к спине и дальше – к шее. Если она не найдет одежду, отец по-настоящему может разозлиться и вечером, потом, сидя за уютным столом с зажженными свечами, специальным предательским голосом расскажет маме... Его простые слова, хрустящие словно плесневелый сухарь, поплывут над столом, вызывая нежную улыбку матери, и она (в этот момент Натали казалось, что у мамы увеличиваются губы) неожиданно что-нибудь скажет. О да! Мама скажет, предложит как-нибудь наказать, разобраться, что к чему, и наказать с толком, мама умеет...

 

«Я не нашла юбку! Не нашла!»

 

Натали внезапно остановилась, недоуменно уставившись в никуда. Вот теперь она готова на все. Она знала, что детей, ведущих себя ненормально и странно, могут забрать в психушку, и там можно будет сидеть с другими детьми, раскачиваться, что-нибудь напевать себе под нос и так проводить целые дни. Никто тебя не трогает, не мучает, нет постоянного страха. А Натали так хотела, так безумно хотела, чтобы родители не трогали ее, пусть будет одиночество, она вытерпит его, она вытерпит все: и плохую еду, и молчащих детей, и сможет прожить без игрушек. Но мишка! Ведь они могут не позволить взять его с собой! Мама не отдаст его, если узнает, что он дорог Натали, как он дорог…

 

«Не отдаст!»

 

Ей не хотелось так жить: без единственного друга, в полном одиночестве и отчаянии, как будто все во тьме, в черно-белом цвете. Казалось, комната поблекла и начала расплываться, постепенно наполняясь неизвестно откуда взявшимися клубами пыли. Как здесь душно, почему она раньше этого не заметила? Натали верила, что если она случайно не сдержится и неосторожно покажет окружающим свои яркие чувства, то мир сразу же померкнет, начнет видоизменяться, превращаясь в темное страшное пространство. Это будет иной мир, населенный теми же людьми, родными и знакомыми, только они будут наполнены злобой и жестокостью.

 

«Вот опять началось!»

 

Натали содрогнулась от ужаса – она и не заметила, как комната превратилась в то самое темное и страшное место.

 

«Это очень, очень плохо!»

 

Она съежилась и притихла, стараясь выдыхать как можно меньше воздуха. На какой-то момент ей даже показалось, что окружающее пространство не видит ее, но, как облако пара в холодную погоду, вокруг Натали скапливались испарения чувств, переживаний и страха, которые выдавали ее. Это было все равно что кричать: «Посмотрите, вот он, лакомый кусочек теплого беззащитного существа! Ищите, ищите его по теплу, которое исходит из его тела, кто первым найдет его?» Стук-стук-стук-стук – шаги матери, привычно страшно. Идет ругать. Это первая волна, иногда ее удавалось выдержать почти безболезненно. Так, ближе, еще ближе, уже у самой двери, щелчок, как всегда неожиданный, слегка сжимается сердце, – мать не слишком сердится.

 

– Собирайся быстрее, иначе опоздаешь в школу! С сегодняшнего дня вместо вечерних игр со своим медведем ты начинаешь прибираться у себя в комнате, и если еще раз я увижу, что ты оставляешь носки на полу, будешь сама их стирать! И еще: наклоняйся над раковиной, когда чистишь зубы, мне каждый раз приходиться мыть зеркало после тебя. Ты совсем не ценишь мой труд! Попробуй как-нибудь сама приготовить себе еду, постирать белье, погладить его!

 

И вдруг мама устало и даже нежно добавила: «Пойми, детка, ты должна научиться ценить чужой труд, и», – она внимательно посмотрела на разрезанную лапу мишки, – «Ценить свои вещи».

 

Натали показалось, что последней фразой мама вынула какой-то орган у нее из тела.

 

«Она уже знает».

 

Эта пронзительная мысль ледяным осколком впилась Натали в грудь и процарапала все внутренности до низа живота. Можно было подумать, что девочка, одиноко стоящая посреди неприбранной комнаты, в смущении осматривает кончики пальцев на ногах. Но уже в следующие мгновение она со стоном прикусила губу, стараясь не дать

выйти изо рта дыханию. Вдруг какая-то неведомая сила тряхнула ее тело, и Натали сухо и отрывисто зарыдала.

 

«Все кончено, проклятые слезы, проклятые глаза!»

 

- Ну что ты, милая, что ты! - мать попыталась обнять Натали, осторожным движением вынимая медведя из рук дочки. И с удивлением заметила, как та, перестав рыдать, мертвой хваткой вцепилась в игрушку и, насупив брови, с огоньком ярости и безумия в глазах смотрит на нее.

 

«Ничего нет, ничего нет, не отдам!»

 

В голове Натали настойчиво звучала эта фраза, как единственное спасение от страшной беды, которая вот-вот наступит. И она наступила! Жестокое и страшное существо, которое жило в складках лица матери, проявилось, словно почувствовало наиболее благоприятный момент для своей разрушительной силы.

 

- Я тут переживаю, думаю, что ты раскаиваешься, а ты мне решила спектакль устроить?!

 

Неожиданно демон исчез, будто бы надел на себя маску – привычное, со знакомыми острыми и опасными чертами, лицо матери.

 

Натали знала, на какую маску и как нужно реагировать, чтобы уменьшить риск – где нужно заплакать, где виновато понурить голову, а где и вовсе сесть на пол и беззащитно сжаться. Мама последнего очень не любила, и неоднократно после этих сцен в разговорах с отцом упоминала неприятное и какое-то мутное по звучанию слово: психолог. Вот и сейчас страшно-неприятный стук материнских туфель об пол вызывал жуткое, тошнотворное ощущение этого опасного слова.

 

- Я заберу у тебя твои любимые игрушки, если ты не будешь прибираться в комнате. Приберешься - играешь, не приберешься - будешь наказана!

 

«Теперь я точно в аду!»

 

Ясная до остроты мысль коснулась разума Натали. С каким-то страшным смирением, обреченно согласилась она с тем, что теперь придётся жить в вечном страхе. Матери как всегда удалось вытащить из головы Натали на поверхность ту мысль, которая была наиболее ужасна.

 

В любой момент, в любой день и в любой час она могла лишиться самого дорогого в жизни!

- Папа ждет тебя в машине, чтобы через пять минут ты была одета и с портфелем в руках!

 

Уже подходя к двери, мать добавила:

 

- Кстати, юбку свою ищи в коридоре, там, где ее и бросила вчера!

 

В том, что юбка специально спрятана в коридоре, Натали была полностью уверена и даже знала, для чего это было сделано! Она потратит на ее поиски все отпущенное ей время и так и не найдёт, а потом придет рассерженная мама, достанет юбку из какого-нибудь незаметного угла, - она уже проделывала такое несколько раз, - и тут мать... Дальше мысли у Натали теряли ясность и путались.

 

На вялых от тяжёлого предчувствия ногах, осторожно и недоверчиво осматриваясь по сторонам, она прошла в коридор и сильно удивилась: юбка была бережно сложена и лежала на тумбе!

 

«Значит, так и задумано».

 

Неведомые темные силы играли по своим жестоким правилам. Основной их принцип гласил: издевательства над Натали должны быть настолько утонченными и изощренными, что – первое: окружающие не должны их замечать, а если всё-таки заметят, то они всегда должны быть оправданы само собой разумеющимися, естественными причинами; и второе: издевательства должны быть неожиданными и постоянно меняться, чтобы Натали ни в коем случае к ним не привыкла! И она не привыкала. Она часто забывала о самых простых вещах - например, что одежда должна быть обязательно сложена на стуле, или что надо положить тетрадку в портфель, когда сделала уроки, - и каждый раз за эту забывчивость бывала жестоко наказана. А если она не забывала это делать, непременно всплывало что-то новое, к чему она совсем не была готова.

В тот момент, когда Натали увидела свою юбку, она вдруг услышала чудесную небесную музыку, словно тихий тонкий голосок тихонько пел невыразимо прекрасную песню. Ей стало так хорошо и спокойно, и даже подумалось, что она живет в этом мире не зря. Хотелось, чтобы эта песня звучала вечно, но Натали усилием воли оборвала у себя внутри музыку, и еще одна тонкая струна исчезла из ее души, как будто умерла какая-то часть неведомого никому,

даже ей самой, чувства. Натали рассуждала так: «Если я что-то убила в себе прекрасное, это значит, что я себе сильно навредила и, может быть, злые силы, эти ужасные жизневысасывающие черви, хоть ненадолго оставят меня в покое. Ведь я частично выполнила их работу и сделала эта сама, что для человека значительно хуже! Ну ведь хуже, когда сама?..»

 

Краем своего сознания эта маленькая девочка догадывалась о страшной правде: те струнки в своей душе, которые она так неумолимо обрывает силой воли, неизменно приведут ее в жизненное пространство, в котором она может ослепнуть, замерзнуть - или случится еще что пострашнее.

 

«Но что мне было делать? Что я могла поделать?»

 

Эта мысль пронеслась в ней, вызвав слезы, которые, однако, задержались где-то в груди, не дойдя даже до горла. Привычка.

 

«Ой, я совсем потеряла счет времени».

 

Натали испуганно прислушалась, посмотрела в конец коридора - не двигаются ли оттуда тени или пронзительный, словно миллион иголок, поток воздуха. Схватила юбку, смяла ее в комок и бросилась в свою комнату. Но время уже было потеряно. Натали суетливо засунула пару учебников в портфель, опасливо оглядываясь по сторонам, вынула из секретного места медведя и положила его туда же, на самое дно, бережно прикрыв бумажным пакетом из-под бутербродов. Одевшись и спустившись по лестнице на первый этаж, она вдруг приостановилась: как-то все не так, все слишком уж хорошо, где же месть и привычные издевательства? Взявшись за ручку двери, ведущей из подъезда на улицу, Натали решила спокойно с достоинством принять все, что принесет этот день. Возможно, плохое начнется только в школе, а до этого можно немножко пожить, свободно подышать, а папа не в счет, он ведет машину, в этот момент он не опасен.

 

Дверь, ступеньки, перила, дверца машины предательски захлопывается слишком громко, как будто кашляет, - папа поморщился, но промолчал.

 

«К добру это или нет, не знаю».

 

Эти моменты были одни из самых любимых. Можно было прислонить голову к стеклу и в полудреме отдаться теплому и светлому потоку беззаботности. По ощущениям это походило на то, будто бы Натали выкапывает из земли давно забытые сокровища - достает сундучок, отряхивает его, раскрывает, примеряет на себя всякие драгоценности: колье, серьги, медальоны…

 

Ее сознание знало путь в параллельное измерение, и самым быстрым способом туда попасть было выпадение из этого мира, иногда даже буквальное. Вот и сейчас она специально не пристегнулась ремнем безопасности, а лишь сделала вид, незаметно придерживая его на груди. Неожиданно она увидела, как блестящая машина цвета металлик резко вырулила из противоположного ряда и грациозно, как пантера, кинулась в их сторону. Удар...

 

«...мамочки...»

 

Чудовищная сила приподняла Натали в воздух. Она почувствовала, как ее тело, вылетая с заднего сиденья машины, со страшной силой влипает в переднее стекло, кости хрустят, мышцы лопаются, стекло оказывает такое сильное сопротивление, что даже самая крепкая (это рассказал ей отец) кость в человеческом организме - череп - трещит под неимоверным давлением… Натали внутренним взором увидела, как мозг внутри черепа вот-вот выдавится, словно паста из тюбика при резком нажатии, но тут стекло сдалось и выпустило ее наружу.