Видит Бог, не у всех на роду написано стать причиной несчастий для окружающих, но наш герой был явно из таковых.

Ох, не всегда ему везло. Судьба поворачивалась к Павлу Андреевичу Пустюку в непростой его жизни то лицом, то боком, а то ещё чем-то. Нельзя сказать, что она не любила Пустюка, судьба старается любить всех. Но старания – стараниями, а когда перед Вами оказывается подобный человек, вы нет-нет да и забываете о доброте.

Но сейчас судьба была благосклонна к нашему герою.

Волею случая – его, отставного подполковника, не сумевшего дослужить каких-то полгода до положенных двадцати пяти лет из-за позорного скандала, замаравшего офицерскую честь, заметил не кто-нибудь, а сам Тигран Кондратьевич Шкурдюков, самая известная личность в посёлке Акулово. Павел Андреевич приглянулся Шкурдюкову в приступе доброты, сошедшему не без умысла.

Пустюку было предложено издавать газету «Областная литература», которая должна была стать очередным источником дохода Шкурдюкова. Благодаря этому, Пустюк был принят в члены Союза Писателей, назначен секретарём правления и вскоре удостоен профессорского звания «Академии проблем Безопасности, Обороны и Правопорядка», правда, как говорят, укравшего звание, воспользовавшись случаем, у заплатившей за него поэтессы.

Но всё это было пока не слишком опасно для окружающих. Болезненные ситуации, возникавшие от встречи с Пустюком, в то время были ещё излечимыми.

 

Вот пишу, а боковым зрением нет-нет да и улавливаю поодаль движение чёрной мошки. То приближается, то удаляется нервозно, обнаруживая моё внимание. А приглядевшись, понимаю, что никакой мошки-то и нет совсем. Видно, мельтешит одна из сущностей нашего героя, не желая выставляться нагишом перед всем миром.

 

Николай Иванов, автор множества публикаций в периодике, издавший несколько собственных книг, по случаю получал членский билет одновременно с героем рассказа. Его изумило, что Пустюк при получении билета попросил пять членских значков, мотивируя это тем, что, мол, у него пять костюмов, а перекалывать значки обременительно. Николай отпустил шутку, вспомнив Брежнева, и Пустюк это запомнил.

После заступления на пост нового секретаря-издателя – в правлении Союза писателей началась «весёленькая» жизнь.

Интриги, и без того наполнявшие до краёв культурное заведение, попросту его переполнили и, как нечто из прорвавшейся канализации, хлынули наружу.

Само здание как бы приобрело несвойственный литературе запах, вынуждая писателей замедлять шаг и, собрав волю в кулак, заныривать в дверь.

Иванов испытывал на себе особое отношение Пустюка. При общении с ним у Николая поднималось давление. Однажды новоявленный издатель, отозвав Иванова в сторонку, занял у него пять тысяч до завтра, а на следующий день заявил, что заём – плод воображения истца.

Частенько друзья удерживали Иванова от того, чтобы он не набил Павлу Андреевичу морду, уличив его в очередной лжи. Здоровье Николая ухудшалось на глазах. Он физически ощущал, что Пустюк просто пожирает его энергию.

Так продолжалось два года. Шкурдюков всё прекрасно видел, но терпел приносящего доход издателя, несмотря на то, что тот порой срывал выпуски газет, повергаясь в запой. Графоманы толпились вокруг Пустюка, обменивая печатную продукцию типографии Гознака на право увидеть свои «бессмертные» труды на страницах печатной продукции типографии села Акулово.

Но вдруг чиновника осенило, что интриги плетутся Пустюком ради того, чтобы занять место Тиграна Кондратьевича. И тут его терпение лопнуло. Очень может быть, что не последнюю роль в назревшем конфликте сыграл тот факт, что вот уже неделю в девятиэтажке Шкурдюкова производили замену лифтов.

Но, как бы то ни было, воля разгневанного энергичного чиновника вылилась в естественные события. Как обстояло дело, история умалчивает, но однажды Пустюка нашли с разбитой головой в лестничном пролёте. Следствие, не найдя улик, квалифицировало событие как несчастный случай.

И разве мог кто-нибудь предположить, что и после смерти Пустюк сможет о себе напомнить!

 

Прошёл месяц или два. В Правлении воцарилась атмосфера благодушия. Обиды и долги покойному были прощены и забыты. Начинал забываться и сам их виновник…

 

Иванов ехал в своём стареньком «Пежо» после работы на дачу. Накрапывал дождь. Иногда какой-нибудь «крутой» проносился по встречке, обгоняя поток.

Кавалькада из трёх машин неслась на несуразной скорости, не притормозив даже, когда навстречу выехала фура. Обгоняющие только прижались плотнее к потоку и включили сирены. Николай инстинктивно дёрнул руль вправо, притормаживая. Колёса сместились в колею, «Пежо» тряхнуло, и прямо на лицо Иванова что-то вывалилось из кармашка солнцезащитного козырька, чиркнув по левому глазу. Николай вздрогнул, и автомобиль стало разворачивать поперёк. Иванов вдавил педаль акселератора, но... Задним крылом «Пежо» зацепил вторую обгонявшую машину. Её отбросило к идущей навстречу фуре, третья машина врезалась в неё, автомобиль Николая, визжа резиной, догнала «Волга», в которую, в свою очередь, кто-то врезался. Раздались удары, звон стекла и скрежет металла.

В середине груды находились зажатые со всех сторон джип, столкнувшийся с фурой, и помятый «Пежо». Запахло бензином. Зажатый Иванов ощущал острейшую боль в груди.

И тут из первой обгонявшей машины, припарковавшейся невдалеке на встречной обочине, выскочил качок. Пробравшись к машине Николая, он достал компактный автомат, прикладом которого выбил стекло двери «Пежо».

– Ну, что, сучок, допрыгался? – услышал Николай тявкающий оклик.

Тут раздался негромкий хлопок – и вспыхнувший бензин озарил груду машин. Послышались крики. Отблеск огня упал на визитную карточку. В последний момент перед взрывом Иванов прочитал: «Павел Андреевич ПУСТЮК, ответственный секретарь, профессор, издатель, член Союза Писателей РФ».