Некий архар спасался бегством от стада враждебно настроенных бизонов. Словно велогонщик в желтой майке лидера, преследуемый пелотоном, с рулем загнутым в бараний рог по горному серпантину он взбирался на Везувий. Позади его ждала смерть под копытами бизонов, а впереди его ждала пропасть. Он ринулся вниз в бесконечно глубокую пропасть, но на счастье сама расщелина была узкой и он, то бодал противоположную гору рогами, загнутыми в велосипедный руль, отскакивал от нее, затем отталкивался задними копытами от родной горы и таким финтом, зигзагом, рикошетом проваливался вниз, громыхая как лыжник, спускающийся с небоскреба по ступенькам лестничных пролетов, на спасительное дно.

Рогами, в которых древние римляне ухватили идею тарана, - в стену и копытами, ставшими гранитными от сопромата, - от стены. Я бы сравнил архара с живыми жерновами кофемолки. Он брутален как кирпич, брошенный в стиральную машину. Его траектория низвержения неописуема как маршруты шаров при розыгрыше спортлото.

По легенде стены арбатских парадных испещрены шрамами от углов громоздких гробов, спускаемых за всю историю подъезда.

Когда композитора Юрия Ханона спросили: что бы он исполнил на рояле, специально взгроможденном для этого на престижную высоту Эльбруса, он ответил:

"Я бы столкнул рояль в пропасть и что бы он при этом сыграл, то и стало бы моей музыкой".