ИГОРЬ РИМАРУК/МИКОЛА ВИНГРАНОВСЬКИЙ
Игорь Римарук
Оригинал:
А те, що живий, - серед ночі засвідчує страх.
Розбитий, мов пам'ятник, бачиш у снах однооких:
останнє кохання тремтить на підземних вітрах
і вірші останні стоять - як форелі в потоках.
І знов, осідлавши комету (чи, пак, помело),
зникає епоха (чи, мовлено, тисячоліття).
Навіщо нам третя? Вже дві пишногрудих було,
а прийде - якась вертихвістка, німфетка, Лоліта!..
Вона не зазнає болотяних навіть Лукроз:
обшарпаним страхом остання Лукроза накрилась.
Неначе склоріз, обтинає нам пам'ять склероз.
Тому - на Голготу юрбою: мов півчі на крилос.
І що залишилось? Доцмулити вистиглий чай,
поставити вірш - як свічу незабутому предку,
махнути рукою кометі ( й на неї): прощай! -
і хоч позирнути... хоч оком одним... на німфетку...
Подстрочник:
А то, что живой- о том посреди ночи свидетельствует страх.
Разбитый, как памятник, видишь в одноглазых снах:
Последняя любовь дрожит на подхемных ветрах
И последние стихи стоят, как форели в потоках.
И вновь, оседлав комету (или же, помело),
Исчезает эпоха (или, как говорят, тысячелетье).
Зачем нам третья? Уже было две пышногрудых,
А прийдет- какая-то вертихвостка, нифметка, Лолита!...
Она не узнает болотистых даже Лукроз:
Обшарпаным страхом последняя Лукроза накрылась.
Как-будто стеклорезом, нам обтачивает память склероз.
Поэтому- на Голгофу толпой: как певчие на клирос.
И что осталось? Выпить с удовольствием остывший чай,
Поставить стих, как свечу незабытому предку,
Махнуть рукой комете ( и на нее): прощай!
И хоть бы взглянутью... хоть одним глазом... на нимфетку...
Перевод:
А то, что живой-тому ночью свидетелем страх.
Разбитый, как памятник, видишь во снах однооких:
Последнее чувство дрожит на подземных ветрах,
И строчки в тетрадях стоят, как форели в потоках.
И вновь, оседлавши комету ( а , вдруг, помело),
Уходит эпоха ( сказать бы, что тысячелетка).
Зачем же нам третья? Уж две пышногрудых прошло,
Придет же – Лолита, ака вертихвостка, нимфетка.
Ей будут неведомы тени болотных Лукроз,
Обшарпаным страхом Лукроза последняя сгинет.
И как стеклорез, обкорнает нам память склероз,
Отправив толпой на Голгофу, как певчих- на клирос.
И что же осталось? Остывший распробовать чай,
Поставить стихи, словно свечи, на память о предке,
Комете рукою махнуть ( на нее же): прощай!-
И хоть бы разочек...хоть глазом одним..... на нимфетку.
**********************************************
Микола Винграновський
Оригинал:
Цю жінку я люблю. Така моя печаль.
Така моя тривога і турбота.
У страсі скінчив ніч і в страсі день почав.
Від страху і до страху ця любота.
Аби ще в жнива — то було б іще…
Але ж ні жнив, до жнив, до них далеко…
Цю жінку я люблю, і цю любов-лелеку
Не радістю вкриваю, а плачем.
Воно мені, мабуть, так мало бути.
Мабуть, воно так сказано мені.
Бо так вже склалось — не забуть, не збути,
Не призабути навіть уві сні.
Як чорний чай, як чорний чай Цейлону,
Мені це літо впало у лиман…
Цвів молочай. Посічкану солому
Везли з гарману — даленів гарман…
Подстрочник:
Эту женщину я люблю. Такова моя печаль.
Такова моя тревога и переживание.
В страхе закончил ночь и в страхе начал день.
От страха и до страха то любование.
Если бы еще в жнива- то было бы еще ( туда-сюда)...
Но даже нет жнива, до жнив , до них далеко
Это должно было, наверное, так случиться.
Наверное, было мне так сказано.
Потому что так это получилось- не забыть, не сбыть,
Ни подзабыть даже во сне.
Как черный чай, как черный чай Цейлона,
Мне это лето упало в лиман...
Цвел молочай. Порезанную солому,
Вехли с тока, ток казался далеким.
Перевод:
Ту женщину люблю. И в том моя печаль.
Тревога в том моя и обреченность.
Я в страхе прожил ночь, и в страхе день встречал.
От страха и до страха та любовность.
Хотя бы что еще, да хоть бы сенокос...
Но жатвы срок откладывают вновь...
Ту женщину люблю, и аистом любовь
Ей принесет не радости, а слез.
И было так судьбой все решено давно.
Предсказано, наверное, что мне
Ни бросить, ни забыть уже не суждено,
И не забыться в жизни ли, во сне.
Как черный чай, как черный чай Цейлона,
То лето все просыпалось в лиман.
Цвел молочай. Везли с токов солому,
Смолоченную в пыль, и исчезала даль.
