Залив
Ну вот, добрался до залива,
всё ровно – две знакомых ивы,
вальяжный лебедь не кумач –
с подобным прозвищем – ту мач
к такому снежному обличью,
дрейфует медленно вон к той
пуховой, спелой, налитой –
своей изящношеей.
А ивы, ивы-то, смотри –
не две их, ив-то, и не три,
считая отраженья.
Меж отражённых этих див
счастливый плещется Жак-Ив,
исследует глубины:
ну вот же, вот же он, гляди –
нарвал пасётся между ̶л̶ь̶д̶и̶н̶ –
нарвал, набрал, наворовал
медуз сиреневых цветущих,
всем естеством своим, всей тушей
налёг на вёсла-плавники
и мчит к единственной. Ракит
косички смахивает ветер.
Две черепахи слишком ветхи,
чтоб замечать подобный шквал,
но друг за друга, как за ветки
привычно держатся.
И мы
с тобой держались друг за друга.
Жизнь – это круг, и в этом круге
блуждают люди, ищут друга,
найдут и думают – ну вот,
теперь вдвоём построим плот
и поплывём. И ведь плывут.
Потом, сквозь землю, воду, мглу
маяк про-ва-ли-ва-е-тся,
из дымки вместо маяка
выходит в кепке Маяковский,
такой весь вспыльчивый и броский
и, перекрикивая чаек,
на вашем плотике качаясь,
вещает про любовь и быт,
и на немой вопрос – как быть? –
немым китом уходит в воду,
туда, где Немо и Кусто...
Туман разнузданно-густой
расчешет гриву
̶а̶х̶а̶л̶т̶е̶к̶и̶н̶с̶к̶о̶м̶у̶
ах/это/финскому заливу,
и кто-то, глядя в толщу вод,
необязательно поймёт,
что всё ушло, что всё пропало...
Возможно, в нём проснётся Герцен,
избито схватится за сердце
с уже смешным – кто виноват?
Но плюнет, сбросит с сердца камень
горячим блинчиком в закат.
Кто виноват, кто виноват?
Да кто. Естественно, нарвалы.
