Тяжёлый набрякший снег, мартовская мгла и ветер. Мальчик сбросил одеяло, на цыпочках подобрался к окну.

Он любил весну, но ненавидел март. Лучше бы его вообще не было, серо-мглистого, неверного марта. В марте три года назад рухнул зыбкий мирок близких ему людей. Но именно сейчас ему почудилось, что ещё возможно что-то воротить. Ведь этот странный шум за окном. Он по звуку догадался, что это громыхнул деревянный навес над КОЛОДЦЕМ. За окном мелькнул силуэт.

Он до дрожи боялся этого колодца. Когда-то бабуля Эльза читала ему книжку про мальчика Тёму, который ночью полез в пересохший колодец спасать упавшую туда собачонку и не мог оттуда выкарабкаться. Потом ему долго чудились осклизлые своды и отдалённый тёмно-синий квадратик неба с заблудившейся звездой. Даже боялся уснуть. Но бабуля сделала так, что он забыл и колодец, и эту печальную историю.

Однако она выплыла из складок памяти, когда этот противно пахнущий дядька пригрозил на всю ночь посадить его в колодец. За непослушание. Он тогда в ужасе убежал из того дома. Хотел вернуться назад, в детдом, к Вере, сестре, доброй, бесстрашной, и она бы его простила, и спрятала…Но уже у самых ворот его остановил сухопарый, рыжий милиционер, спросил, как звать, после чего взял цепко за локоть, усадил на скамейку и сказал: «Сиди тут. Сбежишь, шею сворочу». Вскоре прибежала задыхающаяся, квохчущая тётя Таня…

В доме его встретило холодное молчание. Его обходили стороной, как прокажённого. А вечером пришла Ойка, долговязая дылда с рыбьим лицом, маленьким, поджатым ртом. Она приходилась дальней роднёй хозяевам дома. Она затолкнула его в сени и жгуче отхлестала по щекам. «Понял, поганец?!»

***

Страха не было. Лишь чувство паренья меж сном и явью. Долго не решался откинуть занавеску. Там, в туманной метельной дымке, — человек. В армейском бушлате. Папа! Он неловко нагнулся над упавшим колодезным навесом, и в этот момент метельный сгусток накрыл его с головой, контуры стали туманиться, расплываться…

«Эй! — закричал он, едва слыша собственный голос, — постой! Папа! Стой там, только отойди от колодца! Никуда не уходи! Я сейчас оденусь, мы пойдём! Я покажу тебе, куда идти! Это не далеко. Я покажу…»

Он выкрикивал что-то ещё, пока чья-то жёсткая, как клешня, рука не встряхнула его за плечо.

«Чево разорался, киздюк полоумный! Спи давай. Ещё раз вякнешь посредь ночи, сам знаешь, что будет».