Младшая в разгар зимы принесла из школы фасолины и буднично произнесла:

— Учительница биологии всем раздала, но я не знаю, что с ними делать!

У меня сразу появилось странное предчувствие, что это не просто фасолины, а символ чего-то, поэтому я их не выкинула, хотя мысль такая мелькнула.

Я замочила фасоль в блюдечке, прикрыв ватными дисками, — это всё, что я могла сделать для этих несчастных семян, а мои действия были продиктованы внутренней уверенностью, что именно так поступают со всеми непонятными штуками, принесенными из школы. Мы с дочкой периодически заглядывали под ватку и регулярно подливали в блюдце воду. В какой-то день несколько фасолин стали милыми единорожками, и мы с моей сообщницей поздравили друг друга с первым успехом. Но ещё через несколько дней школьница принесла тревожные вести с полей — оказывается, у тех, кто сразу сунул полученные семена в землю, уже давно проклюнулись уверенные зелёные ростки, а мы позади планеты всей. Тогда мы кинулись срочно пересаживать рогатые фасолины в первый попавшийся свободный горшок. Правда, свободного горшка не оказалось, поэтому какая-то невезучая традесканция была нещадно выдернута из первого попавшегося несвободного горшка и пересажена к другому растению без названия ( у меня с ботаникой отношения не сложились ещё в школе, поэтому не исключаю, что название у безымянного растения всё же имелось).

Итак, четыре фасолины были заживо похоронены в принудительно освобождённом горшке, и дочь тут же потеряла к ним всякий интерес — ну, закопали и закопали. Но вот я провела несколько тревожных дней в ожидании — прорастут? не прорастут? Я вообще-то не верю во все эти биологические фокусы — ну как из белой сморщенной штуковины, пусть даже и рогатой, может получиться живое зелёное растение?

Но однажды ночью случилось чудо возрождения. Утром я обнаружила дерзкие побеги, и сомнений не было — они жизнеспособны! Это было так фасоленно! Я позвала дочь, и даже она впечатлилась силой жизни.

Фасоль оказалась какой-то не определившейся в намерениях лианой и долго решала, на что бы опереться на подоконнике — то приникала к оконной раме, то вываливалась в комнату тонким бледным стеблем с маленьким листочком на конце и зависала в раздумьях прямо в воздухе. Наконец фасоль сообразила, что кроме фикуса Бенджамина на её горизонте никого подходящего нет, и потребительски залезла на внушительную опору. Сначала фасоль обвила древесный ствол соседа, потом расползлась по его веткам, и, кажется, фикус был совсем не против. Но и этого оказалось мало — ненасытная лиана поползла выше — уже по оконному стеклу.

Дочь к этому времени была уже равнодушна к происходящему — гораздо больше растений её всегда интересовали животные. А вот я в растерянности наблюдала за фасолью, не зная, чего ещё от неё ждать. Я представляла, как она доползла до потолка, как свесилась надо мной во время моего сна, как замотала меня в кокон...

Но у этой своевольницы были другие планы — 8 марта, когда ночью был мороз -23, а днём — сумасшедшее весеннее солнце, фасоль зацвела. Я, конечно, не упала в обморок от красоты её цветков — я вообще к цветам равнодушна, но для меня это было чудом расчудесным — жёлтеньким, страшненьким, но однозначно — чудом. И я сказала дочке — передай биологичке, что её фасоль расцвела. А про себя подумала: «Ну, здравствуй, весна!»