Просматриваю отзыв подруги на парфюмированную воду Amouage Interlude for men. Респект, Катя! Мой Интерес праздный, не пользуюсь, но чтение увлекательное. Отдельные слова начинают резонировать: кожа, перец, бензин, деготь, дым, дубовый мох, можжевельник… Потом целые словосочетания, типа «Дымно-дегтярно-смолистые аккорды…», пробуждают какие-то смутные образы и полустертые тревожные ассоциации. Наконец, ключевой пассаж: «сразу после нанесения, парфюмерная вода удивляет сильным ароматом обувного крема», – эти слова размыкают ржавые замки на давно не открывавшихся вратах памяти, и передо мной возникает забытая картина.

 

Далекий сентябрь 82-го…

 

Армейские сборы после окончания Политеха. Подъем и amouage солдатской палатки в сыром смешанном лесу: прелую шерсть шинелей пронзает камамбер непросохших портянок, извлекаемых из сапожной кирзы. Откинутый полог впускает прохладную струю рассветного воздуха с богатым букетом сосновой хвои и умирающей осенней листвы. Утренние ароматы леса прихотливо перемешиваются с запахами ночной жизнедеятельности десятка молодых здоровых тел, и вся эта ольфакторная гамма начинает тонуть в тяжелых креозотных волнах, излучаемых свежеоткупоренной пятилитровой жестянкой армейского гуталина. Скольжение курсантов по этим волнам останавливается на передней линейке для утреннего построения. В тылу, за спинами трехсот парней в гимнастерках стоит огромная старая сосна, от комля которой в лучах восходящего солнца игриво наплывает острейшая аммиачная вонь, растревоженная свежей порцией доброй сотни утренних мочеиспусканий. Полковник Пастухов, начальник сборов, поймав чуткой ноздрей это едкое амбре, привычно, грозно, и все-таки добродушно обматерившись, трубит гулким басом:

– Погубите дерево, ироды!

Курсанты нестройно ржут. Кто-то дерзкий выкрикивает:

– Никак нет, товарищ полковник, лучше расти будет, селитра – удобрение.

– Вы лучше себя этой селитрой удобряйте, – парирует полковник, и не дав шутникам отыграться, взрывается раскатистым рыком:

– Сборы, р-р-равняйсь! Сми-и-р-р-р-на!