Солнце в тот день встало не на Востоке. На Западе. Божедар Яичница мучительно размышлял над произошедшим, отправляя в нутро пятую чашку кофе. Божедар не любил думать. Божедар любил созерцать.

 

Началось всё с появления на Свет Божий. Ещё не выйдя из материнского чрева полностью, целокупно, он увидел свет. Мать, не услышав от новорожденного ни звука, опешила. Казалось, что и бараны, бывшие тут же, поблиз, несколько деморализованы. А дело в том, что младенец был занят. Он созерцал явленный ему свет. Мать, впечатлённая подобным развитием событий, долго над именем мальчика не думала. Испросив на скорую руку совета у вожака отары барана Небойши, и получив в ответ утвердительное беээ, Йованка Яичница нарекла сына Божедаром. Более свидетелей сего действа не было. Не состояло. События развернулись в высокогорной сербской деревушке. Зима та выдалась дюже морозной, и все насельцы сидели по домам. Сидели, ибо работы и летом хватало. А нынче чего бы и не отдохнуть, не набить бока мякотью. Вот и сидели. Сиднем.

 

Был у Божедара отец. Яблан. Тот ещё гулёна. Вот и в тот день гулеванил. Жена рожает, а муж в соседнюю деревню наладился. Сказал, – к брату. А все знают, что не к брату. К Милинке подался. А та и сама родить не дура. Тем более от Яблана. Одни усищи чего стоят! Такими грести можно, как вёслами. А уж чего у него там. Мама ро́дная! Там, это значит, в голове. Иной раз как начнёт говорить, слова во все стороны птицами разлетаются. Заглядеться можно, заслушаться. Хочет Милинка от Яблана яблочек молодых, да крепоньких, деток то бишь. Да побаивается. Пойдут в отца – проблем не оберёшься. А ну как начнут всем гуртом языками чесать. Это что ж такое выйдет? Нет. Ну его. Не моё это. В меня столько не влезет.

 

Бог с ним, с Ябланом. Да и с Милинкой Бог. Со всеми Око его неусыпное. Так вот и созерцал Божедар происходящее. Где пристально, где вскользь. По ситуации, по степени.

 

А тут, видишь ли, совсем неладное. Рассвет, и на западе.

– Так и до светопреставления недалеко, – рассуждал, – с другой стороны, какая разница? Был бы свет, а откуда он начинается, не так и важно. Ну правда. Не может что ли Господе напутать? Ну перебрал малость накануне шљивовицы, да и ослабил бдительность. Нечего переживать. Пустое.

 

Только Божедар успокоился, часы пробили полдень. С последним ударом из них вылетела ожившая кукушка. И ладно бы одна. С выводком кукушат.

– Да где же это видано, чтобы кукушата при матери отирались, – успела мелькнуть мысль и тут же забылась, видно с кукушками улетела. Ибо свет за окном, с присущей ему скоростью, заменился темнотой. Только что обильно сиявшее солнце сменила огромная полная, дебелая, словно Милинка из соседней деревни, луна.

– Па не́ знам... Не мо́гу да веруjем, – рассеянно произнёс Божедар.

В тот же миг необъятных размеров, иссиня чёрный ворон, заполонив собой всё пространство, подлетел к луне, заключил светило в клюв и был таков. Не стало ничего. Или стало. НИЧЕГО.

 

Что ж, как говаривала прабабка Божедара, косоварка Дрита Шкодра, – конец концом, а свет светом.

– И если ты за свою жизнь впитал в себя столько света, сколько послал тебе Великий Аллах, то никакой конец тебе не страшен. Свет Аллаха – твой свет, и он всегда будет с тобой.

– А как его впитать? – уточнял правнук.

– Зайчики, Божек. Лови солнечных зайчиков. Сколько сможешь. Лови всех, пролетающих ми... С этими словами Дрита отошла. В мир иной. Неизвестно, много ли она успела поймать зайчиков, хватило ли ей для того, чтобы не бояться конца света, но в итоге Дриту поместили в деревянный ящик. А после и вовсе закопали. Туда, где было темно и сыро, и вряд ли водились солнечные зайчики.

 

Божедар вдруг поперхнулся. Ещё. И ещё. Он кашлял, и с каждым новым кашляньем изо рта вылетали солнечные зайчики. И с каждым освободившимся зайчишкой вокруг становилось светлее. Высвободив всех зайцев, он проморгался и заметил, что НИЧЕГО заполнялось ЧЕМ-ТО. Это ЧТО-ТО сначала было не распознаваемо Божедаром, но постепенно его органы чувств стали идентифицировать поступающую информацию. Кофейник источал горький, как балканская судьба, аромат. Вместо привычного сада двор плавно переходил в цветочное поле, уходящее в бесконечность, уверенно и без обиняков расположившуюся аккурат за горизонтом. Все цветы были высотой в два человеческих роста. На толстых, абсолютно прямых стеблях, покоились широкие кипенно-белые чаши.

 

Божедар почувствовал желание встать и выйти в поле. В членах ощутилась необыкновенная лёгкость. Казалось, земное тяготение более их не тяготило. Ноги едва касались земли. Пройдя метров сто, он уловил какое-то движение над головой и остановился. Один из цветков медленно выгибал стебель, склоняя чашу ровно над теменем Божедара. Когда чаша почти коснулась волос, какая-то сила оторвала его от земли и ласково перевела в горизонталь, после чего цветок стал его всасывать в себя. Диаметр чаши был чуть больше роста всасываемого. Человек, поглощённый цветком, испытывал глубоко положительные ощущения, описывать которые здесь нет никакого смысла, ибо речь человеческая просто не в состоянии передать оные. В момент полнейшего, в хорошем смысле, изнеможения, в голове Божека возникла чёткая, зримая надпись. Почему-то электронным шрифтом: КОРРЕКЦИЯ ЗАВЕРШЕНА. ПОЗДРАВЛЯЮ, БУДЕШЬ ЗАМЕСТИТЕЛЕМ. Я В ОТПУСК. БЫВАЙ. НЕСИ СВЕТ. И подпись: ГОСПОДЕ.

 

В это самое время баран Небойша остервенело тряс своей пустой бараньей башкой. Дело в том, что голова его наполнялась доселе неведомым. Небойша это чувствовал и пугался, не понимая, как реагировать. Упереться рогом или капитулировать. Происходили с организмом и другие пертурбации. Горизонтальные линии зрачков сузились и приобрели форму круга. Зачесались основания рогов, после чего сами рога мягко хрупнули и отвалились. Было и иное. Но самое главное, – в том месте, где у барана всю жизнь располагались лопатки, вдруг что-то выперло и начало увеличиваться в размерах, приобретая очертания крыльев. Голова более не тряслась. На месте морды образовалось лицо, выражение которого приобрело глубокую осмысленность и даже некую лучезарность. Что-то было в нём и от агнца божьего и от ангела одновременно. Завершив все необходимые приготовления, Небойша взмахнул крылами и медленно, но уверенно стал возноситься.

 

Свидетели чуда провожали Небойшу. Кто-то бросал шапку в небо, кто-то целовал оказавшихся поблизости. Скептики шли дальше по своим реальным, ощутимым, земным делам.

 

Божедар Яичница сидел во дворе своего дома, смотрел на небо и улыбался, провожая взглядом исчезающую точку. Донеси светло, – шептал он заворожённо, – неси свет.