Егор болел год. Эта осень давалась ему особенно тяжело.

Озорной, подвижный мальчуган угасал на глазах, горячка не спадала. А намедни Аглая заметила, что начал он кровью харкать. Забирала тряпицы, отстирывала... Обнадёживала, но ясно понимала – дело плохо.

 

– Бабуль, а пошто наш лес Змеиным кличут? – Егор закашлялся, отдышался и продолжил. – Змейки-то там ни единой!

– Так это сейчас, а в моё девичество иначе было. Кишел ими лес – без страху зайти нельзя, того и гляди - зажалят.

Аглая оторвалась от вязания, задумчиво уставилась куда-то поверх головы внука, помолчала и добавила:

– А потом случай один приключился, и ушли змеи…

– Ой, ба-а-аб, расскажи-и-и! – Егор приподнялся с постели и просительно сжал руку старушки.

– Экий неугомонный, – улыбнулась Аглая – Отдыхать тебе надо! Ну да ладно – слушай…

 

Минуло мне в ту пору пятнадцать годков.

Жила в нашей деревне девушка Нюта - сирота круглая. Нюта ещё совсем крохой была, когда отец ейный в буране сгинул. А через полгода и мать померла – лес забрал: не приметила змеюку в траве. Воспитывала Нюту бабка. Жили они бедненько, впроголодь, но держались. Сначала накопленное тратили, а там и Нюта ужо подросла, помогать начала: в одном доме за малышами приглядит, в другом - на полях подсобит, где-то по хозяйству похлопочет, а люди ей за то еды завернут, копеечкой одарят. Так и жили…

 

Подошло время девку замуж выдавать, да не берёт никто. Кому бесприданница-то нужна?

 

Вот однажды прибежала к Нюте подружка ейная близкая. Светится вся, кричит с порога: «Ох, что расскажу тебе сейчас! Слыхала вчера, как бабка твоя да сестра Евстигнея-кузнеца у колодца разговор вели. Жди сватов, Нюта! Сыскался жених! Да ещё какой!»

 

Радуется подруга, а Нюту как в купель ледяную окунули, холодом сердце сковало: Евстигней – мужик сильный, видный, да только пугал он её. Идёт бывало Нюта за водой поутру, а тот выйдет на порог кузни, смотрит на девушку жадно, как кот на мышь. Ухмыляется. А взгляд тяжёлый, что та наковальня.

 

Страх – страхом, да пришли скоро сваты, сговорились по осени свадьбу сладить.

 

Бабка довольна, а у Нюты душа не на месте: что ни день, то слёзы беспричинные. Совсем истосковалась девка, побледнела - ни кровинки в лице. А тут ещё мать ей сниться стала. Является, манит рукой, в лес зазывает: «Приходи, де, дочка повидаться». Мол, душа ейная там, в лесу этом Змеином.

 

Вот как-то утром взяла Нюта туесок да и отправилась по ягоду. Вернулась под вечер - ягод с горсть принесла, а сама вся будто светится изнутри.

 

С той поры в лес Нюта зачастила. Уладит дела по хозяйству, бабку поцелует – корзинку в руки – и упорхнула. Повеселела, расцвела. Бабка-то слеповатая да глухая – особо не примечает перемен. Или вид делает… пусть, де, радуется воле девка, пока может: скоро детству-то и воле конец.

 

А подружке Нюткиной обидно - совсем о ней товарка позабыла. И решила она проследить, чем таким важным Нюта занята. Заприметила, что Нюта за село направилась, поборола робость и пошла вслед за подругой. В лесу сбилась, упустила Нюту из виду. Плутала-плутала, да и вышла на полянку у речки лесной.

 

Что же видит? На бережку пологом двое обнявшись лежат – парень незнакомый, да Нютка. Подошла соглядатайка к ним поближе, а молодец-то глаза вдруг открыл, приподнялся на руках, зашипел, ощерился. Смотрит девка, а очи у него янтарные, огнём горят, прожигают самую душу, клыки острые жемчугом сверкнули, а вместо ног что ни на есть хвост змеиный – в кольца завился, воды касается.

 

Обомлела девчонка, вскрикнула громко, да и грохнулась оземь. Не ведаю, сколько в забытьи пролежала, да только когда в себя пришла, не было уже того чудища, только Нютка рядом сидела, плакала, по волосьям подругу гладила.Тогда-то у них разговор и случился. Рассказала Нютка о том, что с ней творилось всё это время.

 

Шёл Крестень. Ни одна самая отчаянная девка в ту пору в лес носа не кажет – пора то смутная, опасная – змеи из чертогов подземных выползают, невесту царю змеиному ищут. Горе той, что приглянется им – всё, поминай как звали! А Нютка-то о страхе позабыла, стрелой в лес летит, к месту, где мать ейная преставилась… Добралась. Вот стоит, значится, слёзы глотает, в голос матери о страхах своих рассказывает. И тут из кустов змеюки поползли. Шипят, грозятся. Нютка-то перепужалась, дёру дала да и выбежала к запруде речной. Глядит: парень в пруду, по грудь водою скрыт – красивущий, лицо точёное, волосы тёмным водопадом на плечи спадают. Заалелась Нюта, повернулась уйти, да тот окликнул её. Голос – бархат глубокий. Начал выспрашивать, что напугало, грустная отчего. Слово за слово - разговорились они. Нюта, сама того не ожидая, про всё наболевшее и рассказала. А потом спохватилась, что он из воды-то при ней не выходит, чтоб не засмущать, значится. Прощаться стала. А парень ей: «Приходи, мол, завтра снова, на это же место». Пообещал, что не обидит. На том и сговорились.

 

Так и пошло у них. Придёт Нюта, а знакомец ейный то в реке, то в траве высокой укрывается. Много о чём они гутарили. Развлекал он её, сказки рассказывал про места чудные, нездешние. Утешал, выслушивал. Много слов добрых сказал. Легко Нюте с ним было, как с самою собой. Одно только странно – в полный рост его не видела никогда, не давало ей что-то подойти близко.

 

Вот уж месяц минул с начала их дружбы, и любопытство её разобрало. Как-то пришла она к месту встречи много раньше назначенного времени, притаилась в кустах. Ужо было уснула ожидаючи, и тут шорох её разбудил. Показался милый ейный. Совестно вдруг Нюте стало, хотела ужо повиниться, покаяться, и тут он на поляну вышел. Глядит Нютка: перед ней и не человек вовсе – Полоз что ни на есть, вместо ног – тело змеиное. Бросилась Нюта наутёк. Ужас нахлынул – зареклась в лес ходить. Но пока домой по деревне брела, успокоилась. На следующий день в лес не шла – бежала.

 

Ждал её змей в месте их заповедном, на берегу, не прятался. Услыхал Нюткино приближение, оборотился – тоска в глазах смертная. «Думал не вернёшься» – говорит. Подошла Нюта, молча опустилась рядом, к плечу прижалась. Так и просидели до самых сумерек. Ну, и продолжились их встречи дале, как будто и не было ничего…

 

- Баб, а неушто она его совсем не боялась? - не выдержал Егор.

 

- Боялась поперву, но попривыкла быстро. Зла он ей не делал. Полюбила Нюта змея-то. Первой любовью – чистой, крепкой, - Аглая убрала вязание, поправила фитилёк в лампаде и продолжила:

 

- Взяла Нюта с подруги слово, что та молчать об увиденном и услышанном будет.

 

Отошла летняя страда, наступил Вересень. Близилось время Нюткиной свадьбы. В канун Осеннего Змейника пришла Нюта к подруге:

– Попрощаться я.

– Попрощаться? Да что ты, Нют?! Свадьба – не поминки. Али Евстигней супротив дружбы нашей?

Нютка взвилась, глазищами зыркнула:

– Не пойду за Евстигнея! Решила всё ужо - не отговаривай! Смотри!

Разжала кулачок - колечко на ладошке блеснуло. Змейка золотая, в оборот свернувшаяся, каменьями изукрашенная, глазки рубинами горят.

 

Ахнула Нюткина товарка, поняла всё.

 

А на следующий день Нюта пропала. Искали её долго. Все леса, болота окрестные излазали - как в воду канула.

 

Бабка Нюткина поперву горевала шибко, почернела вся, а потом успокоилась. Сказывать стала: «Видела, мол, внучку – хорошо всё у неё».

 

Народ жалел, не глумился, не перечил. Понимали: от горя старушка умом тронулась…

 

А на следующую весну змеи в лес не вернулись. Ни единого гада боле люди там никогда не встречали.

 

– Баб, а Евстигней как же?

– А что Евстигней? Двух месяцев не прошло – сосватал он сиротку из соседней деревни. Свадьбу пышную отыграли. Жена его птичкой щебетала: эвона как повезло – бесприданница, да в дом богатый, муж-красавец – живи да радуйся. А потом чахнуть стала, на людях всё реже появляться. К весне померла, горемычная. Бабы, когда омывать раздели, чуть в голос не закричали. Вся спина у той в шрамах, да язвах - места живого не сыскать! Евстигней-то лиходеем оказался – жёг её, бедняжку, железом калёным, замучил до смерти. Суд над ним был, в солдаты сослали, там и сгинул.

 

– А тебе эту историю кто поведал? Подруга Нюткина?

– Что ты! Она же слово давала молчать. И слово своё сдержала – ни единой живой душе не проговорилась. Вот только сейчас… ну теперича-то и не важно, думаю…

– Ба-а-аб! Так ты… – восторженно воскликнул Егор, – неужто ты сама, своими глазами, Змея этого видала?!

– А то ж! – улыбнулась Аглая – только т-с-с, не говори никому! Не моя это тайна.

– А Нюта? Как знать можешь, что не утопла в болотах, руки на себя не наложила?

– А тут вот какое дело, яхонтовый мой: мать твоя, как раз, брюхатой ходила. Тяжело ей детёнок давался. Думали не доносит - потеряем обоих…Вот, отправилась я в лес травы-кровостоя набрать. Бродила как пришибленная, мысли тяжкие вздохнуть не давали. И тут услыхала как будто бы плач детский. Пошла на звук. Деревья расступились, смотрю - девка, в шелках-жемчугах вся, младенца на руках баюкает. Заговорила она со мною. А я – ни жива ни мертва, язык к нёбу прирос – стоит предо мною Нюта, во плоти: какова была такова и осталася.

 

«Вот – говорит – оберег для дочки твоей. Пусть наденет и не сымает, пока от бремени не разрешится. Последний мой подарок, Аглая, и последняя наша встреча. Не увидимся боле».

 

- Взяла я в руки подарок ейный, рассматривать стала. А как глаза подняла - нет ужо никого. Но оберег-то в руках! Получается, спасла Нюта тебя и мамку твою.

 

– Баб! – сонный голос Егора разрушил затянувшуюся тишину. – А Митька-рыжий сказывал, что в старину на погосте нашем упыри водились. Расскажешь?

 

–Отчего ж не рассказать? Расскажу. Но после... Светает ужо, спи, родной!