Стёпка решил прыгнуть с крыши.

 

Танька бросила, из универа вот-вот попрут, мамка нашла нового хахаля, а батя, наверняка, имеет еще парочку семей в разных городах, как любой уважающий себя дальнобой… Под крепкое темное пиво, поглощенное для увеличения смелости, сухонький паренек самой обычной наружности залез на крышу высотки, куда раньше таскал Таньку для романти́ка, и забрался на невысокое серое бетонное укрепление. Он чуть покачнулся, приласканный «легким» весенним ветерком, и поспешил сесть на холодный камень, свесив ноги вниз. Несчастный «Ромео», конечно, собирался прыгать, но не раньше, чем покурит напоследок. Чего добру-то пропадать? Стёпка похлопал себя по карманам полинявшей джинсовки и достал помятую пачку «More», почти пустую.

 

– Эй, парень! Сигаретки не найдется? – слышит он голос сзади, хотя шагов-то не было! Стёпка едва не уронил зажигалку и сам не полетел за ней следом, но крепкая рука схватила его за шиворот, не давая рухнуть вниз с высоты пятнадцатиэтажного дома. – Так есть сигаретка, а?

 

Стёпка оборачивается и видит практически своего ровесника: пацан как пацан, две руки, две ноги. Симпатичный, Танька бы запала. Все, как она любит: волосы светлые, глаза голубые, фигура спортивная, брючки модные… Аполлон! А Стёпка так – моль несчастная. Везет же людям, блин?

 

– Ты чего подкрадываешься? – для проформы заворчал он. – Извини, друг, но сигарета последняя, нет больше.

 

– Жалко… – расстраивается «аполлон», тоже залезая на бетонку и садясь рядом. – Курить хочу, сил нет. Пока на дежурстве – можно, а потом штрафанут…

 

– В смысле, штрафанут? Кто ты такой-то, чтоб тебя за курение штрафовать? Спортсмен что ли? – хмыкает Стёпка, протягивая сигарету. – Не побрезгуешь, так затянись, раз уши опухли.

 

– Если скажу, что ангел, поверишь? – без всякого намека на шутку отвечает внезапный собеседник. – Давай сюда, не побрезгую! – он берет до половины докуренную сигарету и с наслаждением затягивается. – Кайф. Уже больше семидесяти лет прошло, как помер, а отвыкнуть не могу. Старший постоянно штрафы лепит, выговоры рисует, а завязать – никак…

 

– Это у тебя юмор такой, или крыша, шифером шурша, поехала? – напрягается Стёпка. Если псих какой, возьмет и прибьет, а потом скажет, что так и было!

 

– Да если бы юмор, – пожимает плечами «ангел». – А ты чего напрягся-то? Все равно же прыгать собирался. Тогда какая разница: сам или помогут? Хотя, если подумать, разница есть. Если сам – то в ад, но там конторка так себе. А если не сам, то, как мученик, в рай без очереди… на первый взгляд, скучновато, но потеплее, чем в аду. Только баб, опять же, нет. Все ангелы исключительно мужского полу, прикинь? А у обычных душ – раздельное проживание. Видимо, чтоб не грешили на святой земле! – смеется ненормальный, а Стёпку понемногу отпускает. Вон, красавчик совсем умом двинулся: ангелы у него, рай, ад, вынужденное воздержание, штрафы за курево… а у него-то какие проблемы? Подумаешь, телка бросила? Так сколько их тут еще! Благо, проживание не раздельное! Универ – тоже полбеды. Он и не хотел быть менеджером... В автосервис можно пойти работать, в техникум заочно поступить... – Ну, что? Сам или помочь?

 

– Ты же ангел? – с сомнением косится на него Стёпка. – Вроде, отговаривать должен, проповедовать там… и вообще: где крылья, где нимб? Дух святой, тоже мне! – возмущается для вида парень, потихоньку слезая с укрепления, чтобы потом отойти от края крыши подальше. Ну его, от греха. Мало ли, что на уме у этих психов? – Как звать-то тебя, ангел? Гавриил? Рафаил?

 

– А-а-а, я не сказал что ли? – смеется парень, бросая вниз бычок и тоже перелезая с бетонного парапета назад. Он расправляет плечи, и за его спиной раскрываются два огромных пушистых крыла. Черных. – Я не Гавриил, конечно. Это шеф мой. Нимба нет, не положен. Разреши представиться: Ангел Смерти. А звать меня Гришей. Ты, это, прыгай давай. У тебя две минуты осталось. Мне по тебе еще наряд закрывать, бумаг кучу оформлять… за папиросу спасибо, выручил, но время не резиновое. У меня таких, как ты, по десять штук за смену!

 

– Да пошел ты, ангел! – Стёпка машинально перекрестился, а потом припустил к двери, вылетел на лестницу, ведущую с крыши, и со всех ног ломанулся вниз. За ним никто не погнался, и парень решил, что пиво было пропавшее. Иначе откуда такие глюки? «Ангел Смерти!» Причудится же с пьяных глаз…

 

***

 

Григорий с тоской посмотрел на пустую пачку, которую ветер гонял по грязной крыше. Жаль, ни одной сигареты ни осталось...

 

– Ты же понимаешь, что это был твой последний шанс? – слышит он голос шефа. Представительный мужчина в модном костюмчике, с кожаным портфельчиком материализовался рядом. Вот так увидишь – решишь, что депутат какой или предприниматель... – Ты же прекрасно знаешь, что он все равно умрет? Шею свернет, навернувшись с лестницы, или под машину вылетит на кураже? Это его час. Степан Козлов сегодня должен умереть.

 

– Да не могу я! – шипит Григорий. – Он же молодой совсем. Жить хочет. И что – столкнуть его надо было, чтобы наряд пораньше закрыть? Я ж вам не чёрт – на самоубийство человека уговаривать! Или с крыши пихать, чтоб время гибели с предназначением сошлось!

 

– А тогда убивал… – усмехается Гавриил. – Убивал ведь таких же, как он, и не раскаивался!

 

– На войне, – прерывает начальника неудачливый ангел смерти. – Врагов убивал. Не смотрел на возраст, на звание. Родину защищал. Мать защищал. А сейчас я что защищаю? Если должен вот таких юнцов забирать, детей? Не понимаю я!

 

– Мироздание ты защищаешь. Ми-ро-зда-ни-е! – чеканит начальник. – Но раз не понимаешь, не по тебе эта должность. Придется тебя распределить, как положено. А положено тебе в ад. Потому что ты, Григорий, у-би-вал.

 

– В ад, так в ад. Дай покурить напоследок, а? – просит Гавриила разжалованный ангел. И, получив самокрутку, такую же, какую в свой последний день курил в окопе под Сталинградом, думает, что об убитых фашистах никогда не пожалеет. А о веснушчатом несуразном Стёпке жалел бы всю свою вечную жизнь. Он видит сверху, как парня сбивает машина. Гавриил прав, тот все равно умер – это было предопределено. Но не Григорий его толкнул. И это, наверняка, стоит вечности в аду. – Там хоть бабы есть! – грустно улыбается он, скидывая второй окурок с крыши.