Осень, 1998.

— «…небо заволокло тучами…» — Мари прервалась и подняла глаза. Её подопечный молчал. За последний час он дважды внезапно заснул во время беседы. Она опасалась сердечного приступа. Тщедушный старик с седой шевелюрой сидел, закрыв глаза и откинувшись на спинку плетёного кресла. Она потянулась было к сползшему с его плеча пледу, как старик с негодованием произнёс:

— Мариэлла, почему вы остановились?

— Кажется, сейчас пойдёт дождь, мсьё, — сказала она, наблюдая за низко нависшими в небе свинцовыми облаками.

— Отсебятина, мадемуазель! – он поморщился. – Должно быть: «Сейчас пойдёт дождь, Кэт…»

— Феноменальная память! — восхитилась она, заглянув в книгу. – Почему, помня даже очередность строк, вы всегда просите почитать именно «Триумфальную арку»?

— Меня воротит от политических баталий между поборниками справедливости! Чешут языками, сидя в мягких креслах! И продолжают сидеть, когда сражения выливаются на улицы, а наивная вера находит покой на дне Сены… – старика охватил приступ кашля.

— Больше не буду читать вам «Le Monde»! – Мари лихорадочно полезла в карман.

— Жалкое зрелище: стар я, а руки трясутся у вас! – произнёс он, едва отдышавшись. — Выбросите лекарство! Раны плоти быстро заживают. Но, когда жизнь готовится к балу победы, смерть уже празднует свой триумф, ибо… — кашель вновь помешал ему договорить.

— Что за мрачные мысли, мсьё?! К тому же не вижу связи с моим вопросом, – она открыла крышечку флакона. – Прошу, примите таблетку, и поспешим вовнутрь.

— Оставьте этот успокаивающий тон! – потребовал он. Помедлив, добавил, — какой бы смелой и безумной ни была юность, на роковом рубеже обязательно приходится обернуться… – Внезапный раскат грома заглушил последние слова. Мари, взяв его за руку, умоляюще проговорила:

— Вернёмся, и я молча выслушаю ответ на свой вопрос. Сейчас ливень обрушится на нас. Вы простудитесь. Не упрямьтесь!

— Значит, вам можно быть настойчивой, а мне – нет? – он посмотрел с нескрываемой иронией.

— Не понимаю, – опешила Мари.

— Всё вы прекрасно понимаете, мадемуазель! – старик раздражённо отмахнулся. – Я пытался убедить вас, что будет дождь, но тщетно. Когда вы перестанете пренебрежительно относиться к моим прогнозам?

— Простите! Пойдём? – она слегка потянула его.

— Прощаю! – смягчился он, — и никому ничего не скажу, если вы не помешаете мне насладиться дождём.

—Это банальный шантаж! – воскликнула Мари.

— Где вы нахватались такого — «банальный шантаж»? – он фыркнул. – Вашим устам больше подходит слово «шансон». Я говорю о песне, которую мы оба слышим. Правда, вы ещё и прекрасно танцуете, чувствуя ритм капель. – Старик поднял глаза на окно своей комнаты.

Она, проследив направление его взгляда, смутилась:

— С вашего окна весь парк как на ладони. Вы видели мою качучу… Наверно…

— Я так не думаю! – покачал он головой, театрально подняв руки вверх. – Только не могу ручаться за других.

— Ваши соседи считают меня… — она запнулась.

— Не из мира сего, — раздалось позади.

Мари, обернувшись, радостно улыбнулась:

— Ренар, давно ты здесь?

— С тех пор, как ты забыла о времени, – серьёзно ответил Ренар и обратился к старику. – Я тоже никому не скажу о халатности вашей сиделки, мсьё Нерак. И не потому, что таков кодекс «красных беретов» — никогда не посвящать посторонних — просто странность этой мадемуазель не заразна, лишь однажды свела меня с ума навсегда.

Он с улыбкой протянул руку.

—С кем имею честь? – спросил старик.

— Это для меня большая честь пожимать руку храброго командира роты «красных беретов»! Я — Ренар Гроссо, атташе в дипломатическом корпусе в Алжире.

— Архив? — предположил старик.

— Будучи стажёром, читая в архиве папку «Ночь парашютистов», я наткнулся на письмо, подписанное алжиркой Санам и предоставленное доносчиком в качестве доказательства. Она умоляла Азиза улететь без неё, чтобы спастись от местных боевиков. Но Азиз не мыслил жизни без Санам. Он остался. Правда, мсьё? – Ренар увидел, как у старика задрожали пальцы.

— Помогите дойти до комнаты, юноша, боюсь, иначе жуткая бледность на лице вашей возлюбленной превратится в восковую маску. — Нерак опёрся на плечо Ренара и повернулся к Мари. – Возвращаемся, мадемуазель, захватите снаряжение.

— Снаряжение? – растерялась она.

—Спокойствие, мсьё! – он едва успел остановить готового выругаться старика. – Моё присутствие всегда тормозит её. Я привык!

— Что?! – возмутилась Мари. Довольный, Ренар указал на кресло. Она, забрав плед, трость и книгу, побежала за ними.

— Простите, что всколыхнул горькие воспоминания. – Ренар приобнял старика.

— Юноша! — окликнул Нерак, когда тот выходил из комнаты. – Элла необыкновенная, как Санам.

— Знаю, – подмигнул Ренар.

Мари помогла старику лечь:

— Мы снова друзья, мсьё?

— Куда вы от меня денетесь, Элла?! – добродушно кивнул Нерак.

 

Вагон электрички был пуст. Ренар, укутав Мари в свою куртку, прижал к себе. Она слушала биение его сердца, тихо напевая «Padam, padam...»

— Ты действительно необыкновенная, — заметил он. – Все одержимы Каас, а ты — Пиаф.

— Почему мсьё Нерак сравнил меня с Санам? – Мари посмотрела на него.

— Наверно, увидел в твоих глазах моё отражение, как когда-то своё – у Санам, — Ренар поцеловал её в лоб. – Нерак родился в Париже, но детство провёл в Тиарете, его отец был послом. Малышка Санам жила по соседству. Смуглянка с фиалковыми глазами обещала ждать Азиза. Азиз значит родной, так Санам называла Франсуа Нерака. Когда волнения в Алжире усилились, он с помощью друзей — «красных беретов», подделав документы, вывез её во Францию. Однако октябрьская ночь шестьдесят первого погрузила их счастье в вечный мрак. Обезображенный труп Санам выловили из Сены. Разъярённую толпу не посадишь на скамью подсудимых. Нерак подал в отставку, продал всё и, перечислив деньги в фонд пансионата, поселился там.

 

Осень, 1999.

— «…солнце развешивало свои первые золотые гобелены на стенах домов…» — читала Мари.

— Сегодня ваш голос не дрожит, — прервал её Нерак. – Это не затишье перед бурей?

– Гнев должен достичь апогея, чтобы разыгралась буря. – Спокойно ответила она. — Судьбу не призовёшь к ответу. Она не виновата, что Ренар любил людей больше, чем жизнь, которую террористы так ненавидят, что готовы отнять её даже у собственных детей ради эфемерной химеры. Когда его доставили из Алжира в больницу Сальпетриер, врачи отказались оперировать. Ренар впал в кому. У меня не хватило мужества отключить аппараты, это сделала его мать. Видите, я не такая уж необыкновенная. Ремарк отпустил Марлен, продолжая любить её. Я не смогла... потому что не способна испытывать возвышенное чувство, как он… я просто люблю…

— Нет чувства сильнее того, о котором, подразумевая прошлое, говорят в настоящем времени. – Нерак ласково провёл ладонью по её волосам. – Для любви, сроднившейся с болью, память выстраивает «триумфальную арку», чтобы влюблённым было где встречаться.

— Похоже, я получила ответ на свой прошлогодний вопрос, — грустно улыбнулась Мари. — И, кажется, сегодня мы с вами поменялись местами?

— Я никому ничего не скажу, если…

— Снова шантаж, мсьё?! – отстранилась она.

— Если вы сохраните в тайне наш шансон, Элла, — он наклонился и дрожащей рукой небрежно смахнул слезу с её щеки.