Зима на исходе… За тривиальным белёсым пластиком окон стынет линялая терракота стен старых кирпичных домов. Разлитая уходящей зимой хмурая цветовая палитра с дыряво-дуршлачного неба ушлой мышью ползёт сначала по крышам, а потом царапается в душу. Настроение – февраль.

 

В квартире тепло, но я в длинном домашнем халате и в «зверушечьих» тапках. Помнится, до стирки тапки олицетворяли зайцев. Хотя, не факт. Бреду в прохладную мастерскую. Вздыхаю... Здесь живёт Японка. Она не смотрит на меня. Взгляд целомудренно и отрешённо полуопущен – обижена моим долгим невниманием. Уже год, как я не прикасаюсь к её сюрреалистичному образу. Смотрю на неё исподлобья. Не из-под насупленных бровей недоверчиво или недружелюбно, а совсем по другой причине…

Во-первых, я не могу насупить брови, так как они существуют на моём лице только теоретически. Вместо реальных женских бровей нарисованы изящные полукруглые кривые, которые придают моему взгляду немного удивлённый вид. Удивительная женщина с перманентными бровями.

Во-вторых, я же не могу сама на себя смотреть исподлобья, поэтому я смотрю на неё. У Японки раскосые глаза разного цвета. Левый темнее, почти цвета маренго, правый светло-серый. Так надо: свет-тень. Гейша красивая. Или не гейша? С несколько удлинённым лицом и изящным маленьким ртом. Она – центр Вселенной моей картины. Вокруг неё вращается флористично-анималистический хаос из разных растений, воды́, рыб, птиц... Необузданно-дерзновенный коллаж.

 

Перевожу взгляд на стол у стены. Там в художественном беспорядке перемешаны масляные краски, акварель, эскизы, карандаши, пастéль... Когда я здесь наведу порядок? Наверное, никогда! Потому что потом ничего не найду, что необходимо. Стол и всё, что на нём – мой Клондайк.

Замечаю прозрачную паутинку филигранной авторской работы! Наверняка, тот, кто её соткал, - поклонник моего таланта, так изысканно выразивший свой восторг.

 

Я отношусь к себе критически. Композиция на картине разваливается, подобно снеговику во дворе, накренясь кособоко-безразлично. От снеговика ничего не зависит – его участь предрешена приближающейся весной. Лишённый оригинальности плаксивый февраль напоминает: прошёл год, и только от меня зависит участь Японки и картины в целом.

 

- Хочу чаю! – неожиданно для себя произношу вслух.

 

Чайник радостно согрел воду. Пакетик с бергамотом выпрыгивает из чашки от кипятка, не разделяя моих желаний.

- Неправильно завариваешь чай! – слышу мелодично-тихий голос с необычным акцентом. Оборачиваюсь и от неожиданности чуть не роняю чашку.

- Это не чай. Как ты это пьёшь? – в проёме двери стоит Японка и улыбается краями губ.

- Хочу чаю по-быстрому… – моя замедленная реакция равняется шоку.

- Чай – божественный напиток, и не предполагает «по-быстрому». Купи японский зелёный чай Маття́*! - Японка смотрит разноцветно-раскосыми глазами куда-то в сторону.

- Желаешь чаю? – вежливо пытаюсь сгладить негативное впечатление от моего неправильного «чаезаваривания».

- Конечно, нет. Можно воды? Знаешь, как я хочу пить после года неподвижного простоя на мольберте?

...Нет, не знаю. Мне не приходилось стоять на мольберте.

- Когда продолжишь работу, добавь воды в композицию – холст сухой. И кимоно «в клетку» не нравится. Хочу розовое с рыбками Кои. Хочу тату на шее с иероглифом «Гармония». Яблоко с моей головы убери. Ты не Вильгельм Телль, вдруг промахнёшься! Кстати, имеешь яблоко? Мне с розовым бочком.

 

Вспоминаю, что в холодильнике есть яблоки. Но с розовым бочком? Среди зелёных обнаруживаю слегка розовое и, тщательно помыв, даю гостье яблоко. Она берёт яблоко аккуратно, нежно двумя пальцами и произносит:

- Arigatō...

- В марте допишу картину. Клянусь!

- Не клянись. Ты допишешь картину только в июле.

- ? – мои высоко нарисованные брови от удивления поползли ещё выше.

- Потому что не найдёшь свободного времени, ведь стихи пишешь ежедневно. Конечно, это ни «хайку», ни «хокку», ни «танка», но мысли бывают интересными. Напиши «хокку»! Сумеешь?

 

Медлю с ответом, забывая про чай. Обернувшись, не вижу Японки! Галлюцинации? Для белены, вроде бы, не сезон... Осторожной сомнамбулой иду на цыпочках в «зверушечьих» тапках, по-воровски заглядываю в мастерскую. Японка на прежнем месте... на холсте, только взгляд стал не таким осуждающим.

 

Февраль. Грустный эпилог зимы. Куплю краску розовую для кимоно и допишу картину в марте. Или в июле? А завтра... создам новый стих и буду пафосно читать вслух для Японки, чтобы в мастерскую, где пахнет красками и льняным маслом, проник весенний аромат нежно цветущей сакуры. Возможно, это будет «хокку»…

 

 

*Маття́ (яп. букв. «растёртый чай»);

также матча — японский порошковый зелёный чай.

Традиционно используется в классической японской чайной церемонии.