Он шел быстро, то и дело ускоряя шаг. Нет, он не опаздывал, но что-то неявное подгоняло его и заставляло уже третий день идти без малейшего привала, без сна и еды. Впрочем, он особо и не нуждался во всех этих надобностях. Организм словно бы вошел в режим автономного самовосполняемого функционирования, движимый какой-то, пусть до конца неясной, но важной целью. Даже если путь пересекало поваленное дерево, густые заросли, он двигался, не сворачивая. Карабкался, раздвигал, проламывался, вгрызался в таежное естество, словно разъяренная медведица, защищающая своё потомство.

 

Если бы в тот момент кто-то посмотрел ему в глаза, то нашёл бы в них жесткую уверенность и приказ сойти с его дороги. И тотчас это сделал бы под тяжестью отливающего зеленью цепкого взгляда, незнакомого с категориями добра или зла, подогреваемого лишь ему известной необходимостью.

 

По его расчетам до пещеры оставалось примерно полдня пути в том же темпе. Уже несколько раз ему встречалась одна и та же волчья стая с явно превосходящим размером всех остальных сородичей, вожаком. Когда их взгляды встречались, оба оскаливались. Волк – утробно рыча, он – молча, но серый словно чуял всю бессмысленность как-то помешать этому уверенному и странному существу, не известно, как и кем занесенному в его лесную вотчину. И то же чутьё вело волков вслед, стороной, на дистанции, позволявшей чувствовать себя в безопасности и вместе с тем контролировать чужака.

 

***

 

В то же самое время жители глухой таежной деревушки, невесть, как и когда образовавшейся в этих, Богом забытых местах, могли наблюдать странную, диковинную картину, вызывавшую желание либо просто уносить ноги куда подальше, одновременно чертыхаясь и молясь всем святым, либо, у более религиозных свидетелей происходящего, закрыться в избе, припасть к иконе и истово молиться о спасении своей заблудшей, греховодной души.

 

А происходило следующее. Всё куриное население деревни, топча друг друга, кудахтая, и подпрыгивая, неслось в направлении реки, которая тоже сходила с ума, но по-своему, как умела, и как пристало сходить с ума рекам. Первым неладное заметил Егорыч, прихромавший на реку с удочкой по самой земляничной, с оттенком вчерашней ягодной браги, зорьке. Только-только расположился на берегу, достал консервную банку с червями и приготовился к привычному и любимому занятию, как взгляд его остановился, застряв на том непреложном, по разумению Егорыча, факте, что река есть объект движущийся и вечно куда-то стремящийся. И только одно время года могло этот закон нарушить. Зима. Да и то, оспорить только с одного боку, а ежели копнуть поглубже, проделать лунку или какую иную прорубь, всё вставало на круги своя, ибо лёд сковывает лишь кожу реки, но не в силах остановить её душу, не засыпающую даже в самые крепкие морозы.

 

Река встала. Всё это великое стояние происходило на глазах Егорыча и других, неторопливо подтягивающихся сюда, продирающих не совсем еще трезвые зенки, рыбаков. Простояв недвижимо с полчаса, река задышала, крякнула, перевернулась головою в ноги и так же неспешно, погруженная в свои мысли, двинулась в противоположную сторону.

 

Задумались и свидетели этого события. Кто-то почувствовал влажность в подмышках, кто-то испытал неудержимо-сладкое желание почесать загривок, кто-то стал нервно разминать табак заскорузлыми, узловатыми пальцами. Поголовно все выражали своё отношение к происходящему бого- или же чёртоугодному делу. Оставалось только определиться, какого всё-таки было свойства это явление.

 

Далее началось и вовсе несуразное. Из реки принялись выпрыгивать рыбы, да не обычные, местные, обитающие здесь испокон веков, а чудные, которых можно встретить разве что в далеких южных водоемах, на худой конец в аквариуме какого-нибудь городского любителя. Было абсолютно не ясно, какими подводными течениями к ним занесло этакую невидаль. Окрашенные всеми цветами райской радуги рыбы покорно выбрасывались на берег и тут же оказывались в куриных клювах. Птицы, коих сбежалось множество, хватали рыб и взлетали, словно это были не куры, а чайки. Оторвавшись от земли, они поднимались до определенной высоты и вставали на крыло. И тут же образовывали геометрически правильную, заведенную когда-то очень давно птичьим богом фигуру и уносились в свой куриный рай, плавно шурша тенями по кронам безразлично наблюдавших за ними деревьев. Рыбьи силуэты, плывущие над тайгой, довершали мистическую картину конца мира. Тишину нарушал только всполошившийся местный дурачок, который носился туда-сюда вдоль реки, радостно вопия: «Ангелы, ангелы летят!»

 

***

 

В пещере была густая непроглядная темнота, что нисколько его не смутило. Он ступил во мрак и продолжал двигаться по наитию, без фонаря или какого-то другого источника света, лишь иногда касаясь неровных стен. Чем дальше, тем больше приходилось сгибаться, пока он не оказался перед совсем узким лазом. Тогда он лег и пополз, чувствуя себя спешащим родиться плодом, плывущим к цели в комфортных водах материнской утробы. Никаких отрицательных ощущений не было, лишь предвидение чего-то нового и важного.

 

Узина сменялась подземными залами, проходами, лазами. Множественные ответвления не сбивали с пути. Нутро безошибочно вело его по единственно верному направлению. Ноги сами находили безопасную твердь. Он не знал, сколько времени уже находился в земном чреве, когда внезапно в очередном бесконечном проходе, за поворотом, вдалеке возник неяркий свет. Достигнув конца этого коридора, он оказался в дыре, зияющей в абсолютно вертикальной стене. Вверх стена уходила бесконечно, внизу лежало небольшое озеро, подсвеченное изнутри загадочным, голубоватым свечением. До воды по ощущениям было метров тридцать и никакой возможности попасть в озеро, кроме как прыгнуть в него, не было. Как не было и малейших сомнений. Ширина лаза не позволяла принять удобную позу перед прыжком. Он сдвинулся максимально вперед, на секунду завис плечами и грудью над пропастью, и полетел вниз, туда, где Земля рождает свои соки, где мертвая вода сходится с живой, и, сойдясь, производит на свет Земную кровь, текущую и дающую.

 

***

 

С того самого момента, как она поняла своё предназначение, все тревоги и сомнения, все вопросы отпали сами собой. Оставалось только дождаться его. И она ждала. Со спокойной уверенностью, новая и обретшая высший смысл, высшее предназначение.

 

***

 

Провидение хранило его душу и оберегало тело. Он вошел в воду, как птица входит в ватное облако, легко и свободно, как умелый ныряльщик, почти без брызг и долгих, разбегающихся и догоняющих друг друга кругов. Сначала он опустился на дно и чуть не ослеп от мириад подводных светляков непонятной природы, изобильно источающих из себя свет, доходящий до пролаза, из которого он очутился над озером. То ли это были рачки, то ли что ещё, но точно живое и движущееся. Он закрыл глаза и лёг, зная, что это этап какой-то важной подготовки, очищения перед встречей. Словно кто-то закачал в его легкие бесконечный запас воздуха и при этом одарил способностью не всплывать на поверхность, повинуясь физическим законам. Здесь властвовали иные правила.

 

Постепенно он стал ощущать, как неведомая ранее сила стала наполнять его тело, в голове наступила ясность, а в душе полное умиротворение. Сердечные меха раздувались реже обычного, но будто гораздо мощнее и амплитуднее. Спустя ещё какое-то время, он понял, что полностью готов к последнему отрезку пути. И тогда он поплыл, под водой, чуть приподнявшись над дном, влекомый своей главной и единственной в этой жизни миссией.

 

Под водой уже не было непролазных ходов. Там, где озеро снаружи упиралось в стену пещеры, под водой была широкая арка, ведущая в новый зал. Миновав так несколько огромных полостей, он оказался в главном, залитом светом подземном пространстве. Подняв глаза, он увидел небо. В этом месте каменный купол подземелья был словно срезан и заменён куполом воздушным. Он не знал, как всё это выглядело с поверхности земли, но был уверен, что нога человека там никогда не ступала. В одном месте озера обнаружился удобный пологий подъем, ведущий на обширную горизонтальную плоскость, за которой, в свою очередь, виднелся проём в стене. Только он успел ощутить твердую почву под ногами, как всё открытое взору небо над головой заполонили птицы. Было очень высоко, но тем не менее, он, немного удивившись, опознал в них кур, которые, инстинктивно замедляясь, зависали над зияющей в земле дырой в свободном парении и разжимали клювы, сбрасывая в озеро рыб. Затем их сменяли всё новые и новые птицы, пока наконец все до единой не исполнили своё предначертание и, освобожденные, скрылись в одном только им известном направлении для дальнейшего обустройства своего куриного счастья.

 

Рыбы, ссыпавшиеся с неба, действовали сообразно общей картине происходящего. Они выстроились в стаю и стремительно закружились, набирая обороты. Вода в озере густо вспенилась, поднялась, выплескиваясь на берег, шипя на камнях, и испуская дух. Тяжелым паром она медленно переносилась в свою новую обитель, где воплощалась в облака и тучи.

 

Затем всё внезапно остановилось, затихло. По поверхности только что кипящего, уже остывающего котла пробежала судорога. Ещё одна, ещё. Несколько волн, нагоняя друг друга, вздыбили воду и исчезли. И вдруг началось Великое Движение. Со дна, полная величия и достоинства, неторопливо поднималась огромная черепаха. В тот же миг одна из стен пещеры стала расступаться. Перед ним представал огромный зал с мраморными стенами. Множество горящих факелов наполняли пространство торжественностью.

 

Она была там. Рядом смиренно стояли три слона. Через мгновение все расступились, пропуская черепаху. Достигнув центра зала, она остановилась. Один из слонов склонился перед ними, и ещё через мгновение они оказались на его могучей спине.

 

Я Адья, произнес он.

 

Я Джива, ответила она.

 

Все слоны ступили на панцирь и одновременно протрубили, возвещая начало Великого Таинства рождения новой Земли.