Резанов и Кончита
В эпоху войн, открытий, и цепей,
В начале девятнадцатого века
Господь отметил первочеловека
Своей печатью "Труженик морей".
И штампом Единителя земель
Чело его высокое украсил.
Два континента содрогнулись вяще
В предчаяньи величественных дней.
Наместник божий, русский государь
Призвал в свои покои камергера,
Сквозь глобуса испещренную сферу
Указывая графу на алтарь.
Я знаю, граф, вы алчете отплыть.
Вельми доволен вами, ну-с, извольте.
Будь вам в дорогу промысел! Герольды,
Трубите весть – сему прожекту быть!
Два корабля, "Юнона" и "Авось"
(Авось дойдём, авось Господь поможет
И раньше срока в ящик не уложит)
Отчалили как знамя вознеслось.
В пути их били штормы, и цинга
Клыки точила, обнажая дёсны,
И соль морская заплеталась в космы,
Обгладывая череп донага.
Но командора Бог поцеловал,
И вот открылся брег калифорнийский,
И гавань молодую Сан-Франциско
Шандал чадящий ночью освещал.
Америке во славу грянул залп.
На утро граф предстал с открытым сердцем,
Купая знать изрядно в словоерсах,
Протягивал он им торговый трап.
На вечер губернатором дан бал
В честь славного альянса континентов.
Сиянье, блеск, молва, ангажементы,
Царёв посланник всех очаровал.
И вот ему представлен комендант,
Черёд знакомства с знатною семьёю.
Сюжет знакомый Дафниса и Хлои
Стреножил грудь, взметая аксельбант.
Но только Дафнис был уже не юн,
Что, впрочем, графа вовсе не смутило,
И сердце новым чувствам уступило,
И в грудь вошёл отравленный гарпун.
Шестнадцать лет, но как же сладок мёд!
– Мария Консепсьон де Аргуэльо.
– Сеньор Резанов. Мартовской капелью
Вы плавите в душе столетний лёд!
– Как цепок взгляд, какая сталь в руках! (Кончита)
– Как страсть играет венкою на шее! (Резанов)
– Как дьявольски мерцает портупея! (Кончита)
– Какое небо звёздное в очах! (Резанов)
– Сударыня, я русский офицер,
Фатальным роком, ветром, провиденьем
Мне в вашей бухте видится спасенье,
С судьбою мне не ведом адюльтер.
Позвольте в вашей бездне утонуть,
Позвольте пасть добычей в ваши сети,
Позвольте к вашей огненной планете
Торить в изнеможеньи млечный путь.
И были ночь, и крик, и чистота,
И в крике том святая непорочность,
И душ двоих божественная общность,
И бабочек смертельная игра...
На утро были злые языки
И море осуждающее взглядов.
Молва людская, как экстракт из ядов,
Внедренный в кровь, расплавила мозги.
– Любезный граф, теперь вы тщитесь зря
Торговые компании наладить.
– Ну надо ж было так себе изгадить,
Своим грехам дорогу отворя.
– Живёте, сударь, словно напролом.
Какая мзда вам с тех ночных вакаций?
– Старанья втуне, жди теперь реляций.
– Резанов, жгли свечу вы с двух сторон.
– Заткнитесь, псы! Брехать горазды вы, –
Он твёрд. Лицом - гранит, а сердцем пламень.
Как часто чувств пыланье мы поганим,
Чужое счастье скидывая в рвы.
– Я, русский консул и христов адепт,
Несущий православные вериги,
Готов податься в вечные расстриги,
Заверив католический акцепт...
– Согласны ль вы взять в жёны, Николай,
Марию Консепсьон де Аргуэльо?
– Согласен, да. Я стану цитаделью
Всем бедам на дороге нашей в рай.
– Кончита? – Да. Я буду маяком!
Попутным ветром, тихою волною,
Я в бурю и метель тебя укрою,
Твоей святыней стану и грехом.
Они венчались, но всесильный долг,
Губительный для тел и мука душам
(О, как порой безвыходно он душит)
Гнал графа напрямик в сибирский морг.
Резанов не добрался, не сумел.
Шальная хворь зеницы погасила.
Умолк и с истекающею силой
Под ребрами забился соловей.
В последний миг узрел знакомый лик,
С вишнёвых глаз стекала боль хрустально,
Смотрела Богородица печально,
И божедом читал библейский стих…
Он желал, раскрутив колесо,
Ход истории гнать безбожно.
Но не знал, что сие возможно,
Лишь стянув на себе лассо...
Кончита свято верила. Ждала,
Сбирая слухи с лебединых крыльев.
А журавли чертили птичьим клином
На небе поминальные слова.
Она иное силилась прочесть.
Прошло три года... Пять... Минуло десять.
Известно ль, сколько боль людская весит?!
И срок какой возможно сердцем несть?
Душа рвалась из стонущей груди.
Быть купно с ним, навеки с ним и присно!
Ждать, верить, отгоняя скорбь и тризну.
Идти к нему по млечному пути...
Она ждала любимого всю жизнь,
И только весть остановила веру:
"Погиб, страдая полно и без меры.
В земле российской прах его лежит".
Какой великой может быть любовь.
Она ждала его без малого полвека.
Полвека! Только вдумайтесь вы в это.
В плену душедробильных жерновов.
