...Пожалуй, у меня было все то, что принято включать в упрощённое понятие счастья. Любящая и счастливая, как мне казалось, жена, которая к тому же ждала ребёнка. И надежда на скорые благие перемены, которые я ожидал со стойкостью оловянного солдатика.

 

Мы жили в крохотной малосемейке, доставшейся нам от её мамы, которая в свои шестьдесят три года вышла замуж и переехала к новому супругу.

 

Легче всего верить в безнадёжное, ибо вера сия не предполагает решительно ничего: ни усилий, ни жертв, ни размышлений, ни разочарований. Так и мы — верили, что когда-то станем обладателями просторной квартиры. Само слово «квартира» звучало в ушах, как скрежеток вставляемого и проворачиваемого в скважине ключа…

 

Как-то вечером я пришёл домой. Диана мне открыла дверь с каким-то глуповато-таинственным видом. «У нас гости», — шепнула она мне, светясь от волнения и счастья. На кухне впрямь сидела юная, лет по двадцати, наверное, парочка. Юноша, худенький, узкоплечий, с густыми, до плеч волосами вытянутым рябоватым лицом. Он говорил задыхающейся скороговоркой, смущаясь и розовея. Его спутница — полноватая блондинка с очаровательными ямочками на щеках, вздёрнутым веснушчатым носом, круглых очках прилежной ученицы, длинными, перехваченными резинкой на затылке волосами. Мне подумалось тогда, что так улыбаться могут только чистые и безгрешные люди.

 

Диана радостно, как билет в рай, протянула мне её визитку, на коей написано было «Елена Савосина. Риэлторская фирма «Веста-Форсаж». Старший менеджер по банковским операциям...» Жена стояла за спиной и, вероятно уж в который раз, перечитывала содержимое этой волшебной карточки.

 

В общем, нам предлагалось взять беспроцентный кредит сроком на пять лет, прямо там, в фирме «Веста-Форсаж». Под залог нашей квартиры. Фирма же обязуется в течение не более чем сорока пяти дней найти и предложить на усмотрение квартиру, и предоставить её нам. После чего наша каморка переходит фирме, мы же вселяемся в новое жилье.

 

В общем, все, как и должно было быть: уютное, плюшевое счастье, шло прямо в руки, подпрыгивая от нетерпенья. Некоторая тревога ещё оставалась, но все мои вялые доводы, что, мол, не бывает всё так быстро, споро и доступно, вызывали у Дианы приступы головной боли. «Господи, да как же я ненавижу эту вонючую, псиную конуру», — причитала она, глядя на всё окружающее с ненавистью и ожесточением.

 

Потом они пришли ещё, и Диана вновь ликующе угощала их чаем с пирожными собственного приготовления, и болтала, болтала без умолку. Они принесли кипу документов, Лена показывала мизинчиком, где надобно расписываться, на что обратить внимание. Они сами, на каком-то портативном ксероксе скопировали все наши документы. Показали фотографии предполагаемых квартир. Вот эта... неплохая, но, кажется, метраж маловат. Ну что там — тридцать один метр. У вас ведь (добрая улыбка) — прибавление ожидается? Вот тут метраж поболее, но там — заводской район, экология — сами понимаете. Вот тут, вроде, все хорошо. Но (понимающая улыбка) это всё же дороговато. Но мы ещё поищем. Так ведь?

 

Через неделю мы втроём — я, Диана и Лена — поехали осматривать нашу предполагаемую квартиру. Лена заехала за нами на своём лиловом фордике. По дороге она милым картавым дискантом расписывала наше будущее жилище, давала советы, где можно и недорого приобрести обстановку. С Дианой они уже были на ты, несмотря на десять лет разницы.

 

Квартира в точности соответствовала нашему представлению о рае на земле. Мы гулко шагали по пустым комнатам и, никого не стесняясь, громко, воодушевлённо спорили, где, что у нас будет располагаться...

 

Лена стояла и смотрела на нас со светлой улыбкой. И лишь однажды мне показалось... Просто я вдруг обернулся не вовремя и увидел, что она смотрит в сторону, прикрыв глаза и медленно покачивая головой... Не знаю, что это было: остаточный всхлип угрызений совести или насмешка циничной, выдрессированной куклы...

 

Там мы подписали последнюю кипу документов. Ангел наш хранитель сообщила, что через неделю привезёт права на владение и ключи от рая.

 

Так оно и случилось. Ключи были в хрустящем голубом конвертике с надписью «Vesta-Forsage». Ехать с нами она с сожалением отказалась, сославшись на занятость, и спрашивала, что нам подарить на новоселье. Была почему-то, несмотря на пасмурную погоду, в темных очках. Почему-то именно эта мелочь вновь запустила ноющее веретено тоскливого сомнения.

 

Полное прозрение пришло ещё на лестничной клетке, когда Диана, радостно напевая, распечатала заветный голубой конвертик и достала ключи. Самого беглого взгляда достаточно было, чтобы понять, что ключи совершенно не те, что это лишь глумливая погремушка для дурачков. И пока Диана, недоуменно бормоча, пыталась вставить эти бутафорские ключики в замок, я с тоскливой обречённостью думал о том, как, какими словами объяснить Диане, что игра закончена, что мы теперь — никто, никому и ничего не докажем, что самое большее, на что можно теперь рассчитывать, это снисходительное сочувствие, что надо каким-то непонятным образом начинать жизнь заново. Потому что понимал, что когда придёт окончательное осознание, единственным виновным окажусь я и только я.

 

А Диана принялась лихорадочно звонить Лене, будучи не в состоянии понять, отчего это набранный номер не существует. Она с исступлением барабанила по клавишам, отказывалась верить тому, что сама уже осознала.

 

В офисе фирмы «Веста-Форсаж», как и следовало ожидать, сообщили, что никакая Елена Савосина среди сотрудников фирмы не значится. Офис располагался в полуподвале, там сидело четыре сотрудницы, которые на все вопросы отвечали: это не к нам, это к Олегу Евгеньевичу, но его на месте нету, и мы ничего не знаем...

 

***

Потом был суд, из коего мы узнали, что сделка по продаже нашей квартиры фирме «Веста-Форсаж» была законной, осуществлена с соблюдением всех юридических норм, что кредит, который мы взяли банке, составил семьсот пятьдесят тысяч рублей и взят нами полностью, о чем свидетельствуют соответствующие подписи, и что первый платёж в размере семидесяти семи тысяч четырёхсот пятидесяти рублей нам надлежит осуществить не позднее, чем через два месяца, в противном случае банк вправе наложить арест на наше имущество. Адвокат наш после суда, озираясь, сообщил, что Олег Романов — фигура известная, таких, как мы, у него — десятки, если не сотни, у него все глубоко отлажено и схвачено, и надо было раньше думать...

 

Перипетии нашего дальнейшего существования пересказывать. Некоторое время мы жили у моей матери, затем, после слёзной и крикливой ссоры Диана съехала оттуда к подруге, которая, однако, её выставила, едва узнав, что мы остались без крыши над головой.

 

Мы продали все, что только возможно было продать: старую «девятку», крохотный садовый участочек на три сотки, за жалкие гроши (вероятно, покупатели были в курсе наших дел, и больше не предлагали).

 

Диана тогда словно впала в какой-то бледный столбняк. Она ушла вглубь себя. Я знал, что это рано или поздно этот болевой шар взломается, лопнет, однако такого взрыва желчи и исступления, право, не ждал. Она слышать не желала ни о какой «Весте», ни о какой Елене, ни о каких махинациях. У неё сложилась простейшая двузначная формула, согласно которой единственным виноватым в произошедшем (и не только) был я и только я. Я готов был с всем этим согласиться, полагая, что время своё возьмёт. Однако после очередного скандала, когда она при соседях обозвала меня мразью и плюнула в лицо, я собрал вещи, переночевал у сослуживца, а на другой день слёзно напросился у начальства в недельную командировку в район. Когда я вернулся, Лидия Карловна, матушка Дианы, сообщила мне, не разжимая зубов, что Дианочка сейчас больна, и видеть меня более не желает никогда. Я тогда не принял её слова всерьёз, а через два дня узнал, что Диана скончалась в машине Скорой помощи от ишемического инсульта.

 

Через месяц после похорон я случайно повстречал Елену на улице. Некоторое время тупо шёл за ней следом, не понимая с чего начать разговор, и надобно ли вообще начинать этот разговор. Её непросто было узнать: исчезло все то, что создавало некогда образ звонкоголосой улыбчивой девочки с искрящимися глазами и тугой косичкой.

 

***

Я, вас? Нет, не узнала. Потому что я вас забыла. И вас, и жену вашу. Это работе мешает, оттого и забыла... Как вы сказали? Стыдно? Нет. А будет стыдно, я денежку пожертвую на какой-нибудь храм, оно и пройдёт. Так нынче все делают. Оттого сейчас и храмы строят, что от стыда откупиться желают. Вон их сколько настроили, храмов. И потом, я ведь — так, колёсико мелкое, только в лупу заметное. Тик-так! Часы идут. Так что не стыдно мне. Жалко — да. Вы на моих родителей похожи. Те тоже, вроде как, не от мира сего были. Жили в каком-то своём аквариуме. Костер, палатки... «Давайте восклицать, друг другом восхищаться...» И восклицали, восклицали. А потом — неохота вспоминать, в какое повидло весь этот «союз сердец» превратился. Кто спился, кто скурвился, кто вообще пропал. Вот так. Я просто решила, что такой не буду никогда. Вы, кстати, не называйте меня Леной. Я не Лена. Вы даже паспорта у нас не спросили, визиткой любовались, как ёлочной игрушкой! Звать меня Мартина Стахович. Возьмите визитку, настоящую, — может, сгодится. А вообще, простите за циничную банальность, но вам придётся начинать заново. У меня это было, и я стала сильнее, я даже благодарна судьбе за тот болевой шок. Так что и вам, и супруге вашей...

 

***

— Диане уже не придётся, — перебил я её.

 

— То есть... вы хотите сказать... — с её лица тотчас слетела натянутая маска насмешливого сочувствия, оставив его голым и незащищённым.

 

— Она умерла месяц назад. Вы разве не знали?

 

— Я не знала... — веки её задрожали, точно она просила пощады неведомо у кого. — Я не знала ничего. Ничего. Я думала... Мне казалось... А ребёнок?..

 

Она как-то незаметно исчезла. От неё осталась лишь скомканная в кулаке визитка. Хотел бросить ей вслед. Но не бросил. Уж бог весть, почему...