Телефонный сигнал взорвал ночное пространство и жутко знакомый голос будто совсем рядом произнёс:

— Таня? Ты меня слышишь?

Сон слетел в одно мгновение.

— Алёша… — получился какой-то выдох. Таня не могла разговаривать с человеком, которого нет.

«Схожу с ума…» - она резко сбросила звонок. Потом ахнула, набрала ответный вызов и услышала короткие равнодушные гудки. Минуту она сидела, поджав ноги, с трубкой в руке, будто окаменела.

Новый звонок хлестнул неожиданно, Татьяна вздрогнула и отшатнулась… Тряхнув головой, разогнала остатки забытья.

- Дд-а?

Звонили из банка, опять напомнили про долг, и опять в 6 утра - мучители! Скорей бы уже дали отпускные, рассчитаться – и к маме в деревню, на все лето. Огород и картошка посажены, но дальше старушке уже не потянуть одной, ослабела, хоть и бодрится изо всех сил …

Невесёлые, но вполне привычные, много раз прокрученные в голове мысли вернули сознание в порядок. Нервы ни к чёрту, вот и мерещится уже всякая чушь - звонки с того света, надо же! Просто пора отдохнуть. Учебный год закончился, осталось сдать отчёты, отсидеть пару экзаменов – и всё, вон из города! Напитаться живительным воздухом, набраться сил и ни о чем таком не думать, просто утонуть в ягодно-грибной эпопее… И ни о какой поездке ни в какую Польшу – пока тоже не думать!

Татьяна с раздражением кинула телефон в сумку и решительно пошла варить кофе. День покатился своим чередом. В какие-то моменты рабочей суеты в усталой голове все же всплывало каверзное: «Или это был дурной сон? Его же голос… как? Бред, нервы…», но Таня старательно загоняла эти сомнения куда-то в тайный закуток, приказывая себе успокоиться и забыть. Несколько раз звонили насчёт кредита, и она набралась наглости спуститься в бухгалтерию и уточнить, когда же будут отпускные… завтра! Ну слава Богу, хоть эти вымогатели перестанут доставать.

Только вечером, свалившись без сил в прохладную постель, Татьяна позволила себе расслабиться и дала волю воспоминаниям. Слезы уже давно выплаканы, она просто отстранённо прокручивала события семилетней давности, как будто смотрела старое кино. Вот они вместе едут в отпуск к морю. Алеша – высокий, сильный, легко закидывает чемоданы на верхнюю полку, Машка весело тараторит, глядя в пыльное окно на проплывающий перрон… А вот они наперегонки забегают в пенистую зеленоватую волну, хохочут, брызгают на неё, Таню, а ей почему-то грустно, она на что-то обижена…

Если бы знать тогда! Как она могла обижаться, дурочка?! Но кадр меняется – и лицо Алексея, такое родное и любимое, вдруг становится чужим, словно маска. Жёсткое, наотмашь: «Я же просил не трогать ничего на моём письменном столе!» - и скомканный длинный конверт в его руке, а она стоит с тряпкой и ничего не понимает. Потом долгие дни отчуждения, его очередная командировка в Германию, грустные Машкины глазёнки - и бурное примирение с тортом и цветами, и даже совместный поход в цирк! Какой же все это теперь чудный цветной сон…

Татьяна резко открыла глаза, встала и подошла к окну. За окном уютно шелестело дождём молодое лето, но какая-то необъяснимая тревога опять подступила к сердцу. Она оглянулась на телефон, как будто чего-то ждала. Походив по комнате, опустилась на кровать и долго, мучительно отгоняла следующие видения – но они всё же прорвались и заставили её глухо застонать, скомкать без вины виноватую подушку.

Ей сообщили, что это случилось на каком-то перекрёстке автобанов в Польше. «В результате аварии транспортное средство загорелось… Опознано 39 погибших, 13 числятся пропавшими без вести». Сухие строчки официального письма Таня знала наизусть, они воспалённо мерцали в сознании все эти годы. Алёша и Машка… 13 человек. Как она выжила тогда, как не сошла с ума?

Первые месяцы память заботливо заволокла туманом. Какие-то его друзья-журналисты пытались узнать подробности… Вот один из них что-то ей объясняет, показывает какие-то бумаги, но она ничего не слышит и только пытается представить этот жуткий перекресток далеких дорог, перечеркнувший её жизнь. Ей сказали, что никого уже опознать нельзя, но можно отправить запрос, чтобы выдали останки для захоронения. Однако и с запросом в консульстве ничего не получилось, а помочь Татьяне просто было некому.

Потом потянулись бесцветные годы, серые одинокие вечера с тетрадками - и только круговерть школьной жизни и мамин старенький домик да лесной простор прямо за оградой давали ей силы и смысл как-то жить. Татьяна тщательно уложила фотоальбомы и дорогие до боли вещи в коробки, закрыла все в маленькой комнате. В дни рождения Маши и Алеши она открывала эту комнату, вытирала пыль, садилась на дочкин диванчик и смотрела на коробки, как будто собиралась куда-то.

И однажды к Тане пришло решение! Надо всё же поехать в эту Польшу и добиться перезахоронения. Сейчас все стало доступнее – просто собрать денег и купить тур.путёвку. Но тут слегла с инсультом мама, и поездку пришлось отложить. Лечение оказалось дорогое, учительской зарплаты не хватало, и Татьяна взяла кредит, потом другой. Маму она вытащила, помог и знакомый хирург Сева, одноклассник. За домом ухаживала соседка, тетя Нюра, добрая душа - она и сейчас всегда на связи, дай Бог ей здоровья.

Нет, в этом году никак за границу не поехать, не на что. А вот на следующее лето…Таня уже успокоилась, мысли опять потекли по привычному руслу, дождик за окном затих, и она как-то легко и быстро уснула.

Незаметно пролетела последняя неделя пред отпуском, отдан наконец-то кредит, и настырные звонки прекратились. Татьяне удалось даже купить для мамы дефицитное лекарство и луковицы какого-то необыкновенного сорта тюльпанов. В ее душу неожиданно вошло давно забытое предчувствие то ли праздника, то ли просто чего-то очень хорошего.

Вечер накануне отъезда в деревню тоже радовал - сегодня Таня вместо работы пробежалась по магазинам, а теперь с удовольствием, без спешки собирала сумки и упаковывала подарки. Звонок в дверь застал ее в ванной, и бутылочка с бальзамом выскользнула из дрогнувших рук.

На пороге стояла темноволосая девушка в бейсболке, с рюкзачком на плечах и спортивной сумкой в руке. В прихожей был полумрак, но голос неожиданной гостьи показался Татьяне неуловимо знакомым. Она отступила на шаг и щёлкнула выключателем…

- Халё! Ма…?

- Простите…

Таня отступала все дальше, пока не наткнулась на журнальный столик, вгляделась еще раз…

- Их бин Маша… Мути?

Все куда-то поплыло, заискрилось, в спину что-то больно ударило – и Таня потеряла сознание.

Очнулась она от того, что в лицо ей плеснуло холодом, и на секунду показалось, что рядом море и это маленькая Машка брызгает на нее… но над ней склонилось уже взрослое, такое родное заплаканное лицо, и до слуха с трудом донеслось:

- Ма…ма! Их бин дочи, Маша …

Они пили чай с конфетами и чудным немецким ликёром, а потом кофе - и говорили, говорили… Тане казалось, что все эти годы были сном, а теперь вот она - проснулась! И она все вскакивала, якобы что-то переставить на столе или подать, а сама как бы нечаянно прикасалась к дочкиным волосам и вдыхала их безумно свежий запах…

Весть об Алёшиной смерти Татьяна приняла как-то удивительно спокойно.

Да, это он звонил ей тогда ночью, отважился-таки признаться и покаяться, но не смог. А потом – уже не успел. И теперь Маша ещё и ещё раз рассказывает, что она даже и не знала ни о какой аварии, что они тогда на рынке в Варшаве вышли из автобуса, взяли напрокат машину и долго ехали куда-то, ночевали в какой-то гостинице… у папы несколько раз проверяли документы, а он волновался и сердился. И как потом они оказались в Дрездене, папа повел ее в музей и там познакомил с Мартой… А потом они вместе приехали в красивый город Минден (Мами, там фонтанчики, и старые дома, и булыжная мостовая, я тебе покажу! ) и стали жить в доме Марты. А осенью папа сказал, что она, мути Таня, отказалась от нее, Маши, и вышла замуж за дядю Севу, одноклассника…

- Я нихт, не верила! Долго, но - писем не было, совсем .... Ты - нааайн? Не вышла за Сева?

Правду Алексей рассказал только месяц назад, когда врачи диагностировали у него метастазы.

- Он даже плакал, йа… А Марта хорошая, вист нихт, си не знала ни-че-го… вы будете подруги, ма!

Татьяна с наслаждением слушала Машкину смешную русско-немецкую болтовню, а сама все сворачивала фантики и машинально выкладывала их на столе рядочками.

И получился у неё сначала один длинный тоннель, потом другой, а потом – весёлый цветной перекрёсток.