В сорок пятом, когда Катя с двумя повзрослевшими детьми вернулась в их прежнюю комнату в Ленинграде - в коммунальную квартиру на 10-й Советской улице, - ее мужа Иосифа уже не было на этом свете. Осенью 43-го они перебрались из эвакуации в освобожденный Харьков, в полуразрушенную бомбежками квартиру дяди, куда заходить приходилось через окно, потому что входная дверь была наглухо завалена обломками верхних этажей. Туда и пришло Кате из Ленинграда телеграфное извещение о смерти мужа. Иосифу было пятьдесят пять; он вернулся в Ленинград раньше семьи, надеясь поскорее заняться привычной работой художника. В свидетельстве о смерти, которое Кате выдали позже в Ленинграде, было указано: "Причина смерти - непроходимость кишечника". Где и чем он там питался, один в холодном городе, всё еще живущем по карточкам? Ему, с его язвой, необходима была горячая домашняя еда. Сказались, конечно, все предыдущие голодные годы.

Оглушенная неожиданной смертью мужа, Катя с детьми приехала в Ленинград - в ту же большую комнату, в которой жили они до войны. Комната словно стала еще просторнее - в ней исчезла практически вся старая мебель, даже обои на стенах были ободраны. И только теперь, в этой комнате, Кате безумно захотелось лечь на пол и зареветь. Но реветь ни в коем случае нельзя - она теперь старшая в семье и главная кормилица. Катя умела владеть собой, она была сильной и жизнелюбивой женщиной. Однажды, совсем еще юной, в другой, очень далёкой стране, ей уже довелось очутиться в положении куда более трудном, чем теперь. И об этом стоит рассказать.

Катя родилась в Одессе в большой, довольно состоятельной еврейской семье, на стыке столетий, в 1898 году. Назвали ее при рождении Гитель, но скоро за ней закрепилось более привычное для русского уха имя Катя; с ним она и была записана позднее в документах. Семьи были традиционно многодетными, вот и Катя росла в окружении нескольких сестер и братьев. В 1916 году, накануне всем известных грозных революционных событий, совсем юная Катя и её родная сестра Дора вышли замуж за двух братьев - Иосифа и Исаака Владимировых. Иосиф, муж Кати, был почти на десять лет старше Кати, и был он художник, причем, далеко не бесталанный, "перспективный", как сказали бы сегодня.

Но грянула ВОСР, т.е., Великая Октябрьская социалистическая революция, смешавшая все карты и планы. Российская империя надолго погрузилась в пучину братоубийственной гражданской войны. Власть в Одессе переходила из рук в руки - то к "красным", то к "белым", к Раде, к Советам, к войскам Антанты, к Деникину... Когда этот безумный калейдоскоп событий закончился победой Советской власти, от большой прежде семьи в Одессе осталась только малая часть. Родителей Кати уже не было в живых, многих родных разметало по разным городам, а двое братьев Кати оказались за границей: один в Польше, а другой, уехавший учится еще до революции, - в Швейцарии.

Однако теперь всем оставшимся грозила новая беда - голод и разруха. Ужасный голод 21-22 годов, известный как "голод в Поволжье", ощущался, на самом деле, на всей территории Советских республик. Ленин в этот период разрешил творческой интеллигенции выезд за границу. Некоторых высылали по политическим причинам, как "неблагонадежных"; но большинство отпускали, скорее, по причинам чисто гуманитарным, просто, чтоб не померли с голоду. Иосиф, опасаясь в равной мере и голода, и новых вспышек насилия, принимает решение уехать, и попытать счастья на другом, незнакомом континенте - в Южной Америке. Это было в те годы одно из наиболее популярных направлений эмиграции из Советской России.

Помните песенку:

"Из Ливерпульской гавани, всегда по четвергам,

Суда уходят в плаванье к далёким берегам.

Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию,

И я хочу в Бразилию — к далёким берегам!"

Именно так, с той только разницей, что отправились Иосиф и Катя не в Бразилию, а в Уругвай, и отплыли они на пароходе не из Ливерпульской гавани, а из французского города Шербур, где их провожал младший катин брат, до революции оставшийся в Швейцарии. "Compagnie de Navigation Sud-Atlantique" - так называлась единственная крупная компания, совершавшая в те годы регулярные рейсы в страны Южной Америки из портов Франции, в том числе, из Шербура и находящегося поблизости Гавра. Шел 1922-й год.

Иосиф и Катя направились в столицу Уругвая, город Монтевидео, считвшуюся сравнительно благополучным местом. У Иосифа в Уругвае не было ни связей, ни родни; испанского языка они с Катей не знали, и им было крайне непросто найти там постоянную работу. Иосиф, будучи художником, смог устроиться в фотоателье, где занимался ретушью и раскрашиванием черно-белых фотографий. Ведь цветной фотографии ещё не существовало, и "цветные фотографии" получали, аккуратно раскрашивая цветными карандашами черно-белый снимок.

Как-то раз в ателье зашла сфотографироваться на групповое фото местная команда футболистов. Снимок вышел удачным, его увеличенную цветную копию, раскрашенную Иосифом, выставили в витрине для привлечения клиентов. И действительно, возле фотографии частенько стали задерживаться прохожие; в Южной Америке, в любой стране и во все времена, обожали футбол и знали своих лучших игроков. А вскоре в ателье заглянул весьма представительный посетитель, назовем его доном Педро. Педро поинтересовался, кто автор столь чудесной цветной фотографии в витрине. Ему ответили, что фотографию делал сам хозяин ателье, а раскрашивал её Иосиф, художник из России. Дон Педро выразил желание потолковать с "русским художником". Так Иосиф познакомился со своим будущим компаньоном.

Оказалось, что дон Педро достаточно свободно говорит по-русски. Возможно, он сам был из семьи иммигрантов, переехавших в Южную Америку намного раньше. Он попросил Иосифа показать ему какие-нибудь рисунки. Папка рисунков и набросков у Иосифа всегда была под рукой; дон Педро убедился, таким образом, что Иосиф умелый и вполне профессиональный художник-портретист. И Педро немедленно предложил Иосифу заманчивый план совместного предприятия: он, дон Педро, пользуясь своими давними связями, будет действовать как импресарио - встречаться с знатными, состоятельными людьми, и предлагать, чтобы "известный художник" из России нарисовал их персональный или семейный портрет, такой, какой не стыдно повесить в парадной зале или гостиной. А Иосиф затем будет день-два писать портреты польщенных, парадно разодетых господ. План дона Педро не ограничивался столицей, он задумал добраться и до небольших городов, где провинциальные богачи еще более честолюбивы и еще более склонны к показной роскоши, чем столичные. Если один из них похвастается перед знакомыми новоприобретенным портретом, то другие непременно захотят иметь подобные. Чтобы свободно переезжать из города в город, не нуждаясь в съеме номеров в гостинице, и иметь с собой нехитрое домашнее хозяйство - одежду, постель и кухню, - необходим был собственный вместительный транспорт. С этой целью дон Педро приобрел новейшее чудо техники - маленький автофургон Форд, переоборудованный в жилое помещение для трёх человек. Этот автофургон фактически стал для них домом на ближайшие месяцы. Кате в нём отводилась роль домохозяйки - готовка, стирка, уборка. Потом, когда появились средства, они смогли уже снимать номера в гостиницах, и всё реже ночевали в фургоне.

Дела быстро пошли в гору: дон Педро умел добиться аудиенции у "нужных" людей; портреты, написанные Иосифом, раскупались за хорошие деньги. Почти год они ездили втроем по разным городам, заезжая даже в соседние Аргентину и Бразилию. Естественно, что, при такой жизни, между ними сложились дружеские, доверительные, почти семейные отношения. Все складывалось прекрасно. Иосиф и Катя стали понемногу откладывать деньги на покупку собственного дома. И Катя уже носила под сердцем их первого ребёнка.

Однажды утром Иосиф и Катя в радужном настроении отправились на рынок небольшого городка, где они остановились, чтобы закупить продукты к обеду. Дон Педро остался ждать на площади, где они припарковались, сидя за столиком кафетерия и потягивая утренний кофе. Но когда, радостные и нагруженные провизией, Иосиф и Катя вернулись на площадь, к их великому изумлению фургона там не было. Они подождали какое-то время, полагая, что дон Педро отъехал ненадолго. Но фургон не возвращался. Они спросили людей в кафетерии, не случилось ли чего, не забрала ли дона Педро полиция? Нет - сказали им, - господин просто допил свой кофе, сел в фургон и уехал. Иосиф бросился в полицию - узнать, не произошло ли в городе в последние часы каких-то происшествий, может быть, аварий? Нет - ответили в полиции, - слава богу, в городе сегодня нет происшествий.

До Кати и Иосифа начинал доходить катастрофический масштаб произошедшего. В фургоне остались все их вещи, все денежные сбережения. Их надежный, замечательный компаньон оказался незаурядным жуликом. Он их попросту "кинул", преспокойно смылся вместе с транспортом и всеми деньгами. Для Иосифа это стало чудовищным моральным ударом. На почве нервного потрясения он заболел, впал в тяжелейшую депрессию. Он совсем не мог работать, отказывался есть, слёг, и какое-то время был на волоске от смерти. А Катя была беременна. Ей пришлось мобилизовать все силы, чтобы выжить в этой крайне драматичной ситуации. Общество и нравы в Южной Америке были беспощадно капиталистические - точно так, как рассказывали в советской школе: каждый за себя, никакой социальной помощи, тем более, иммигрантам. Но Катя справилась. Её выручило "искусство кройки и шитья" и швейная машинка. Именно в это время она начала брать заказы и всерьез подрабатывать шитьем. Иосиф понемногу пришел в себя, и вернулся на работу, в то же фотоателье. Вскоре у них родилась дочь Генриетта, крепкая и здоровая девочка.

Всё бы ничего, но Иосиф полностью утратил там веру в людей: теперь он считал жителей Южной Америки эгоистичными, бесчестными, алчными людьми, с которыми нельзя иметь дело. От одного звука испанской речи его коробило. Он категорически не желал там оставаться, хотел одного - собрать денег на обратную дорогу и вернуться в Россию. И они действительно вернулись, в 1928-м; вернулись самым дешевым рейсом, на стареньком, пропахшем мазутом и угольным дымом грузовом корабле, который по дороге через Атлантику чуть не потонул. Но это уже другая история.