Жили-были дед да бабка. Да не в простой избе, а в квартире благоустроенной – на пятнадцатом этаже высотки в славном городе Воронеже. Жили дружно, не тужили, пенсию получали – на двоих, как водится, тыщ тридцать выходило.

 

Как-то сидят они на кухне, картошечку в мундире чистят: хорошая она, горячая, мягонькая. Тут дед возьми да и выдай:

 

– Бабка, а бабка! Надоело мне полуфабрикатами да хлебом магазинным питаться! Хоть колобка бы испекла али ватрушку какую!

 

– Какую тебе ватрушку, старый? – шипит в ответ жена. – Духовка-то, небось, уж года два как сгорела. На чем я тебе испеку? На утюге, что ли?

 

Пригорюнился дед. Уж больно ему хотелось домашней стряпни отведать. Почесал он голову, покумекал, спустился на первый этаж, зашел в офис «Быстроденюжки», взял займ – пять тыщ пятьсот рублей, девяносто девять копеек. Чтоб на духовку хватило, которая по акции продавалась в магазине «Эльдорадо». Её он в рекламе по телевизиру видал. Очки дед, как водится, позабыл, договор толком не прочитал, мелкий шрифт тем более не разобрал. Так все и подписал, не глядючи.

 

А после ватрушкам да пирогам радовался, которые бабка ему в новой духовке ежедневно выпекала.

 

Долго ли, коротко ли – пришел к ним в квартиру амбал, косая сажень в плечах, и молвит человеческим голосом:

 

– Я, – дескать, – коллектор.

 

– Это который нечистоты выгребает? – всплеснула руками бабка. – Такой парень бравый, а работу добрую найти не могет…

 

– Это который долги выколачивает из лохов, – рычит амбал. – Контора «Быстроденюжки» ваш долг нам перепродала. Если завтра пятьсот тыщ не отдадите, должны будете два мильёна. Из хаты выселим, на продажу пойдет. Поняли? – для большего взаимопонимания врезал он деду по загривку да бабке очки сломал. И был таков.

 

Перечитали старики договор да и ахнули. За каждый день просрочки платежа им пятьсот процентов начисляли, с их пенсией они до смерти не рассчитаются! Неужто из-за новенькой духовки под старость лет без крыши над головой останутся?

 

Сказала в сердцах бабка, как далеко деду идти вместе с духовкой этой, а сама к участковому похромала. Да тот лишь руками развел: «Прости, мол, тетя Мотя, по закону все, ничего сделать не можу!»

 

Плюнула бабка на его фотку на доске почета в отделении полиции и домой поковыляла, пока еще было куда. По дороге в храм зашла, последние деньги на свечи да подаяние потратила, но так и остались ее мольбы без ответа.

 

– Эх, дожили… – всхлипнула бабка. – Ни от кого простому люду защиты да помощи нету! Хоть к чёрту на поклон иди! Ой, чур меня, дуру старую!

 

А дед, на прощание обняв дорого доставшуюся духовку, побрел на окраину города под старый мост. Ему еще прадед сказывал, что живет под этим мостом самое настоящее Лихо Одноглазое: старуха вредная, косая, костлявая да тяжелая. Нельзя к Лиху спиной поворачиваться – даст пинка под мягкое место, а потом на шею так сядет, что не отдерешь: будет ехать на горбу, бранить, волосы на тебе драть, да спину царапать. Особо красивым может и засос беззубым ртом на шею поставить, да на самое видное место: тогда уж точно скандалу в семье не избежать, а то и разводу… опасная личность, в общем. Но бабка сама его крепко к бесу послала – значит, ничего не попишешь.

 

Доковылял старик до моста, а тот заброшенный совсем, развалился. «Не ходют тут путники давно, – решил дед, – совсем, наверно, Лихо теперь одичало». Только подумал, как услыхал за спиной голос, да противный такой, писклявый:

 

– Тьфу ты, падаль! Я было думало, добрый молодец заглянул, а тут старая скотина издыхать причапала! Ты чаво приперся, али маразм одолел?

 

– Ты, девушка, погоди ругаться, – начал дед, оборачиваясь да разглядывая нечисть, принявшую облик старухи: и, правда, страшное, как его жизнь! Но делать нечего!

 

А Лихо впервые за тыщу лет девушкой ласково назвали, оно и растаяло:

 

– Ну, говори, сердцеед, зачем пожаловал?

 

– Ты, гляжу, совсем тут заскучала, милая дама, – улыбнулся старик. – Есть деловое предложение…

 

Слово за слово разговорились они с Лихом, дед остатки пенсии на такси потратил и привез Одноглазое домой. Бабка поворчала, но налила необычному гостю молока из тетрапака, выдала свежий пирожок и спать на диване постелила возле батареи за неимением печи.

 

Утром пришел амбал с угрозами. Да едва слово молвить успел, едва на деда замахнулся ручищей с кастетом, вскочило Лихо мужику на горбушку и погнало от стариковой квартиры прямо к коллекторскому агентству. И спину расцарапало, и рубаху порвало, и засос поставило, а как до офиса незадачливый бандит Одноглазое доволок, и на остальных сотрудников перекинулось – наскучалось оно по своим пакостям, а тут все молодые, здоровые, закрылки у них крепкие! За все годы простоя оторвалось!

 

Дошло до шефа. А у него, болезного, радикулит! Только вскочило Лихо ему на спину, он на коленки шмякнулся и давай пощады просить. Врезало оно мужику по шее пару раз, да что с него, хворого, взять? И выдвинуло Одноглазое требование, как старик научил.

 

Начальник, чтоб от напасти избавиться да спину больную уберечь, все договора должников сжег. А когда понял, сколько у него денег сгорело, с ума спятил, сам к Одноглазому обниматься полез.

 

Только тогда Лихо контору в покое оставило, на прощание перецеловав побитых осоловевших мужиков.

 

Вернулось Лихо Одноглазое к старикам, ох, душу отвело! Лежит на диване, деду глаз единственный строит под недовольные вздохи бабки:

 

– Ох, и дожили! К нечистой силе за помощью идем! Что теперь-то будет?

 

– Да что теперь? – подмигивает дед помощнику и спасителю. – Пойду, еще один займ возьму. Телевизир, вон, барахлит!

 

– А ежели придут эти ваши коллекторы, ух, я их встречу! – обещает Лихо, потирая руки: пусть только кто обидит хозяев – дед комплиментами сыплет, бабка пирогами вкусными кормит, диван мягкий, по телику «Давай поженимся» – двадцатый сезон начался. Не жизнь – сказка!

 

Так и стали жить-поживать, добра наживать. И свое агентство открыли – «Центр помощи должникам».

 

Тут и сказочке конец, кто не должен – молодец!