Жил себе один Птиц, жалкий и довольно одинокий – неприкаянный и, как считали его пернатые соседи, бесполезный. Надоело ему быть бесполезным и жалким, поэтому решил Птиц стать особенным. А для этого задумал он ни много ни мало покорить Самую Высокую Вершину. Ту самую, которая ярко светилась - одна над всей горной грядой. И подумал Птиц, что если добраться до Вершины и принести в долину хотя бы несколько лучей этого света, он перестанет быть жалким. Да и бесполезным тоже. Готовиться к покорению нужно было с умом, для чего Птиц решил поближе познакомиться с пернатыми обитателями гор. Сперва к Орлу пришел.

- Привет, Орел!

- М-м-м…

- Привет, говорю!

Орел медленно кивнул и прикрыл глаза. А Птиц ведет свое:

- Слушай, ты же летал над вершинами разными, как думаешь, что нужно, чтобы добраться до Самой Высокой?

Орел степенно поднял голову, посмотрел в небо и сказал:

- А зачем она тебе вообще? Думаю, на ней так же, как и на других вершинах. Но у тебя маленькие крылья, ты не долетишь до нее.

Птиц задумался. Он не только на Самой Высокой, на других тоже пока не бывал. Орел, стало быть, ясности внес не очень много.

Небольшая серая птица Tichodroma muraria (а проще Стенолаз), тоже не особо помогла в вопросе покорения.

- Меня больше вода интересует, чем вершины. Зачем тебе туда? Там нет воды – только камни и ветер. Бр-р-р-р…

Птиц посмотрел, как ловко Стенолаз перебирается с валуна на валун, помогая себе красными крыльями, как беззаботно скачет он по крутым скалам. И постарался получше запомнить правильные движения и хорошенько потренироваться. Помощи он искал и у небесной синевы Каменного Дрозда, и у важного Филина. Но Дрозд был очень занят, а Филин вовсе не захотел говорить (спал, наверное). Словом, к покорению Птицу приходилось готовиться самостоятельно.

Он разработал план тренировок, научился вполне ловко прыгать по камням, ловить на лету капли из водопада, терпеть холодный ветер. Слишком затягивать с началом приключения тоже не хотелось, так что одним довольно прохладным утром отправился Птиц в поход. Некоторое время все шло благополучно. По склонам росли кустарники, весело шумела вода в речушке, небо в белых кудряшках было почти праздничным. А Самая Высокая Вершина сияла так, будто хотела осветить весь мир. Птиц начал почирикивать от восторга. Его никто не слышал (а надо сказать, что петь Птиц любил, но стеснялся), поэтому он разошелся. Эхо усиливало его радостное щебетание, он был вполне счастлив.

На третий день похода Птиц начал понимать, что Вершина гораздо дальше, чем казалось ему из долины. Крылья (недостаточно большие, как справедливо заметил Орел) уставали быстро. И только сейчас Птиц понял, что у него весьма длинный хвост. В момент усталости он как якорь тянул назад, а во время дождя он намокал и становился неподъемным. Птиц понемногу уставал. Кустарников было все меньше, как и ручейков. Спать на голых камнях Птиц не привык. Он, конечно, приучал себя к трудностям похода, но все же там, в долине эти трудности не казались настолько трудными. Птиц не сдавался. Хотя его и считали Жалким и бесполезным, сам он был уверен, что есть у него Большая Жизненная Цель – принести свет с вершины. Вот будет здорово – в холодную зимнюю ночь осветить долину этим светом! Разве он будет тогда Жалким? Его все назовут Чудесным, Свет приносящим.

Словом, подбадривал себя Птиц как мог. Но путь становился все труднее. Он уже не мог лететь. Брел небыстро, перепархивая с камня на камень. И подолгу отдыхал. Но Вершину видел совсем близко, вот еще чуток поднажать и...

А потом случилась гроза. Свирепая непогода налетела на горы, ветер толкнулся в скалу, закружился, сметая и срывая все, что не держалось крепкими корнями за камни. Свистнули молнии, и потоки воды понеслись вниз, подхватывая на ходу песок, мелкие камушки, перемалывая их, перемешивая, словно в огромном миксере.

Птиц очнулся между двумя коричневыми валунами. Вода не снесла его и не сбросила с высоты в пропасть только потому, что крыло зажало между камнями. Но теперь крыло было сломано. Идти дальше на вершину невозможно - доползти бы обратно. Птиц, еще более Жалкий, чем обычно, прибрел в свою долину, не чуя лапок. Несколько дней он просто лежал. Потом начал понемногу гулять по долине. Он тосковал. Никто не знал, что Птиц уходил в поход, так что его неудача осталась незамеченной. Но он все равно страдал. Частенько смотрел на яркую Вершину, сияние которой осталось недосягаемым. Он не стал приносящим свет. Он никем не стал. Но одно желание все же осталось. Ему очень хотелось рассказать о своей мечте, о свечении, которое он видел совсем близко, о преодолении и трудностях похода, о мощи грозы, о перехватывающей дыхание красоте гор.

Птиц не заметил сам, как действительно начал рассказывать о том, что пережил. Правда, для нас этот рассказ звучал бы как щебетание. Он закрыл глаза, он снова видел свет и синеву, длинные ленты молний, ливневые потоки, а его песня струилась по долине. Птицы, привлеченные необычными звуками, слетелись отовсюду и замерли: на большом камне у речки сидел Птиц. Но сейчас он совсем не был жалким – он самозабвенно пел, никого не видя вокруг, горное эхо и речка вторили его музыке, а перья его светились.

И стал он с тех пор Жар-птиц. Или «Тот, кто принес свет вершин в долину».