ГАДАНИЕ НА ШАРЕ

Приблизь его и напряги глаза
Чтобы увидеть каждый поворот брусчатых улиц
Латки площадей
Квадраты напомаженных фасадов
В ажурных белоснежных лентах фризов
Карнизы в локонах и окна в мишуре
Приблизь еще теряясь в глубине
В угрюмых дебрях полудиких парков
Прошитых беспорядочно стежками тропинок
И в глазницах престарелых
Домов кургузых в плесени и мхах
Там улови сквозь мельтешенье толп
Сквозь этот разношерстный бестиарий
Его обезображенных монмартров
Флер таинства
Причуды
Экивоки
Снимай за слоем слой как век за веком
Все наносное и войди как в храм
В его холмами обрамленный зал
Где времена сжимаются до точки
А все легенды до одной строки
Где фрески прорастают сквозь панели
Абсент с Blue Curaçao в витражах
Разлиты будто греза о блаженстве
Потерянном но как бы обретенном
О зыбком на мгновение балансе
Немыслимом как странники Ле Борна
Как маятник набравший пустоты
Перед паденьем долгим
Как аккорд
Повисший слабой тенью над партером
В дыханье растворенный послезвук
И словно напитавшись этой тенью
Оно закончится на полувздо…
Хемерой что развеивает ночь
Витражным тихим звоном наполняя
Застывший воздух
Раздвигает стены
И рой осколков мелких с нежным хрустом
Рассыплется по мостовым наполнив
Стеклом и светом древний мир камней
Он замигает разными огнями
Домов
Авто
Реклам и фонарей
Смотри как медленно он поднимает взвесь
Как прячется скрывается в частицах
Искусственного снега
Отстранись
Он понемногу выпустит тебя
Но умолчи о том что разглядел
В стеклянном шаре на руке гадалки
 
В ДОЛИНЕ ВАХАУ
 
Замок все еще слышит отзвуки голосов:
жадные псы, беспощадные рыцари смеются в лицо
башням, шелковым кронам дубов и буков, змеистой глади реки.
Слышит, как трутся о цепи плененные корабли. И крики
слышит летящие за Дунай, в долину, куда до самого их конца
обреченно смотреть скулящим от страха купцам,
бывшим розами на стене, осыпавшимся костями со скал.
Сложно забыть, неспешно толкаясь
в туристическом стаде, любуясь дунайским течением,
что красоты Вахау влекут палачей
испокон. Включая того, кто в тридцать восьмом, в марте,
называл свой новый предел Восточной маркой.
«Розовый садик» на месте, можно войти. Но ни розы нет там.
Крошево старых камней постепенно сдувает ветер.