ГРИБНИК

Когда осенний сплин узлами вяжет нервы,
когда унять хандру попытки так слабы,
с корзинкой и с ножом нехитрые маневры
я делаю с утра, срываясь по грибы.
 
Таинственно в туман уйдёт дорога змейкой,
прошьёт озноб души от темени до пят.
Назначит рандеву мне дружная семейка –
весёлая гурьба мохнатеньких опят.
 
Когда мой острый нож оставит след на грузде
и смочит мне ладонь молочный горький сок,
не будет перспектив прийти обратно грусти,
печали подкатить шанс будет не высок.
 
Крутышек пусть же круг зовёт меня босотой.
От тихих я охот впадаю в тихий транс.
Кому-то дорог «Мерс» крутячий «шестисотый».
Мне шестисотый в кайф к грибочкам реверанс.
 
Азартно окунусь в сухой листвы шуршанье.
Накаркает мне фарт вороний звонкий крик…
Торжественно клянусь – на все крутые званья
ни в жизнь бы не сменял я звание – ГРИБНИК.
 
 
ИСПОВЕДЬ БОЛЬНИЧНОЙ УТКИ
 
Я могла быть светскою персоной.
Только понимаю, грусть храня,
что, когда Господь лепил вазоны,
глины не хватило на меня.
 
Хоть моё созданье было шуткой,
но меня вопрос терзал всегда –
кто меня назвал когда-то уткой,
крылья подевал мои куда?
 
Я могла бы жизнь прожить порхая,
селезня на зорьке зазывать,
но меня судьбинушка лихая
бросила небрежно под кровать.
 
Не смыкая глаз своих все сутки
где-то по соседству со стеной,
крякнуть не могу я, хоть и утка.
Крякнуть может тот, кто надо мной.
 
Нет срамней работы и паскудней.
И какой придумал это тать –
чтоб носила груз палатных будней
на себе «рождённая летать»?!
 
Люди! Ну, какие вы чурбаны!
Гляньте же в глазок мой, полный слёз.
Может, я достойна икебаны
и букета ароматных роз.
 
Жду я, медсестра когда в палате,
занавесок сдвинувши сукно,
вынет вдруг меня из-под кровати
и поставит нежно на окно.
 
Хоть я не красива, корявата,
вывод мой доходчив неспроста –
мир не красота спасёт, ребята!
Мир спасёт любовь и доброта!