Beatless
"Одуванчик"
Холодный цветок не потух.
Горит на плите, но не греет ни чай
и ни руки. Летит, загорается пух,
сжигая июньское небо. Встречай-
те: рассвет, тополиное детство, пастух
гоняет коров одуванчиком — кнут не случай-
но из этой же кожи.
Мы — тоже похожи:
пьём чай в одиночестве, руки не тают.
А где-то взлетает и падает первый прохожий,
второй, стопицотый, им хочется чаю.
Не хочется гаснуть под белой плитой
лежащей на крыше, катящейся вниз,
цепляя карниз и того, кто испуганным "ой",
смотрел в небеса на финальный релиз.
И вот под сугробом лежит оглушённая пара.
Больничка, исследуют нравы/не нра вы, привычки:
один любит кофе, другая — картинки из пара
горячим от чая, но холодом дышит на спички.
Стекло запотело. Теплеет. Тепле-е-е-ет. Взрывается тело.
Июнь. Тополя. В приоткрытую форточку пух
влетает и тает на белой плите, где согреться хотелось.
На деле — январь намотался на ёлку. Пастух
украл одуванчики. Пальцы заёрзали — мёрзнут,
когда ставят чайник. Холодный цветок не потух-
нет — горит и под дном. Об одном позабыть бы. Про кнут.
"Beatless"
В очереди за хлебом
я слышал, как бьётся сердце земли:
плиты высоток дрожали,
крыши, роняя перья из глины,
раскалывались на зёрна,
впивались в зрачки.
И Вселенная
приторно-чёрной юлой
въелась почти до кореньев гипофиза,
звёздными остриями ранила кровь,
и, затихнув,
легла снегирями на влажную марлю.
Дышала, смотрела в глаза мне,
а жала ростков,
пробиваясь в меня сквозь ботинки,
вползали узлами по телу до сердца.
Меняя его на своё. Из стали.
