"Мальчик впервые увидел чаек, оказавшись вместе с родителями в небольшом провинциальном городке. В ожидании теплохода, семья расположилась в тени больших тополей, напротив пристани. Мальчик с нетерпением ждал, пока мама доставала из сумки пакетик с остатками хлеба. Запустив руку в пакет, радостное дитя побежало к пристани, к белоснежной стае пернатых. Оставалось лишь пересечь узкую дорожную полосу. Внезапно из-за поворота выскочила машина, она успела резко затормозить, но оцепеневший от неожиданности ребенок так и остался стоять, беспомощным взглядом встречая несущийся на него автомобиль. Его ударило сначала о машину, потом об асфальт, и передним колёсом переехало тело бедняги вдоль...". Далее следовало описание некоторых невыносимых подробностей: лужа крови вокруг разбитой головы, судорожные телодвижения, вой потрясенных родителей...

Это были последние штрихи финального эпизода моего нового рассказа с внезапной развязкой. Мне давно хотелось измениться как писателю, привнести в творчество побольше остроты, откровенных сцен – всего того, что может заставить вывернуть читателя наизнанку. Испытав эмоциональное напряжение от описанной сцены, я с некоторым удовлетворением отправился в постель во втором часу ночи.

Первыми мыслями, посетившими меня утром, было возвращение к вчерашнему рассказу. Лежа в кровати, я проверял свои впечатления от завершённой работы. Эпизод с трагедией ребенка неожиданно вызвал во мне гамму неприятных чувств. Он стал давить тяжким грузом, заставляя испытывать нечто вроде стыда вперемешку с отвращением. Внутри меня зазвучали строгие обличения: это ведь я собственноручно отправил вчера мальчика на гибель, и я оправдывал себя в том, что откровенные подробности здесь держат необходимый эмоциональный градус. И чем отличается мой творческий гадкий поступок от настоящего преступления?

Настроение было подпорчено угрызениями совести. И, в первую очередь, оттого, что я изменил себе. А ведь прежде отчетливо понимал и держался правила, что словесное творчество должно нести только свет, призывая читателя к размышлению.

Стало определённо ясно, что этому эпизоду не бывать. Сам же рассказ тоже показался довольно пустым, и вряд ли уже стоило его переделывать. Вместе с рассказом пришлось выбрасывать из головы ещё одну новую соблазнительную идею – заготовку в жанре "ужасы".

После завтрака меня осенило, что сюжетом миниатюры вполне может стать описание моей неудачной литературной попытки.

"Оставаться верным себе и своему чуткому сердцу куда важнее, чем искать успешные пути в угоду кому-то..." – так закончил я свой рассказ и, отложив тетрадку, принялся подыскивать ему название. В душе было гораздо спокойнее и светлее. С названием пришлось туговато, но в качестве временного варианта решил оставить: "Поиски, потери, находки..." И далее, уже в приподнятом настроении приступил к чистке текста, в очередной раз убеждаясь, что от рефлексии в литературе мне никуда не деться.