Светало. Я проснулась, с удовольствием потянулась и открыла глаза. Осторожно, чтобы не разбудить Андрея, оделась. Дверца автомобиля при открывании щёлкнула. Я с испугом оглянулась: «Нет, спит, не разбудила». Ногами нащупала обувь, она отсырела из-за утренней росы. Я поёжилась от прохлады, но нужно было выползать из уютного тепла машины, очень хотелось первой встретить это утро, видеть всходящее солнце, вдыхать сладкий, насыщенный ароматами трав, горный воздух. Я зачарованно прислушалась к пересвисту птиц. Больше всех заливался трелями соловушка: его песню любви можно было слушать бесконечно, рулады лились из кроны деревьев, были различными по длительности, по переливу. Вдруг в общую идиллию звуков ворвался другой, посторонний, неприродный: как будто струи воды били по металлу. Я пошла на звук. У небольшого стожка сена на низкой скамейке сидел Михайлович. Одна из коз была привязана к колышку, пережёвывала пук сена, а Михайлович сильными руками сцеживал молоко из её вымени в небольшое оцинкованное ведёрко. Пасечник не видел, что за ним наблюдают, а мне не хотелось нарушать гармонию происходящего разговором, я просто молча наблюдала за процессом доения и, похоже, он меня увлёк. Шапка из пузырей покрывала молоко, струя нестройно била по поверхности, образуя воронки.

 

– Доброе утро, милая. Как спала? – спросил, не поворачивая головы, Михайлович.

– Ой, доброе, – растерялась я и улыбнулась ему. – Как это вы меня распознали?

– Да чувствую, стоит девонька и любуется, – ответил пасечник.

– Говорят, можно до бесконечности смотреть на то, как течёт вода, горит огонь и работает человек, – сказала я.

– А сама? – задал вопрос Михайлович.

– Что? – удивилась я.

– Доила когда-нибудь?

– Не-е-е, не приходилось. Мы – жители городские, куда нам! Некоторые коз только на картинках и видели, – рассмеялась я.

– Ну, иди сюда. Покажу, как это делается, – предложил пасечник.

Я живо откликнулась на его предложение и подошла ближе.

– Садись на моё место. Не бойся. Коза тоже божья тварь, ласку любит и чувствует, когда по-доброму к ней относятся. Ополосни руки в тазу .

Я послушно выполнила его просьбу. Помыв руки, присела на освободившуюся табуретку. Михайлович положил мою ладонь на удлинённый тёплый сосок, потом, сжимая пальцы, оттягивающим движением вниз стал сцеживать из вымени молоко.

– Ой, – обрадовалась я, – получается!

– Терпение и труд, как говорится, и Натальюшку научат доению, – усмехнувшись в усы, ответил пасечник. – А теперь сама.

Я начала пальцами сцеживать молоко. Не сразу всё получилось с одного раза, но, когда уловила силу нажатия и оттягивания соска, дело пошло быстрее.

– Ну, вот и умница, – похвалил старик.

– А можно я сама? Мне нравится.

– Ну, смотри, смотри. Я пока схожу собак покормлю.

Я была слегка горда тем, что мне доверили такой ответственный процесс. Коза стояла смирно, поэтому особых хлопот при доении не было.

 

– О, да кого же я вижу! – за моей спиной раздался удивлённый и счастливый голос Андрея. – Ты же мастерица не все руки!

– Андрюша, меня Михайлович научил козу доить! – И это было сказано с таким восхищением, что Андрей не удержался и расцеловал доярку.

– Подожди, сумасшедший, – увернулась я от ласковых тёплых губ. – У нас тут процесс идёт, а ты вносишь диссонанс в работу.

– А-а-а, – полусерьёзно ответил Андрей, – ну ладно, балуйся, учись. Может, – наклонился он к моему уху, – пригодится когда-нибудь, руки-то у тебя ласковые… – Потом улыбнулся широко и хитро посмотрел на меня.

– Ах, ты! – задохнулась я от возмущения я, покраснев до корней волос, и обернулась в поисках того, чем можно запустить в этого невозможного человека, но Андрей со смехом уже убегал по дорожке к дому.

– Михалыч, чем помочь? – крикнул издали.

– Самовар ставь, Андрюша, – ответил пасечник.

А я уже посмеивалась над дурацкой шуткой любимого человека, вслух приговаривая:

– Я ему покажу, как подтрунивать надо мной! Ох, придумаю такое наказание, что будет молить меня о пощаде! – давала себе обещание.

Вскоре подошёл Михайлович проверить работу. Остался довольным.

– Не устала, милая? – спросил он.

– Нет, ну что вы! Мне нравится такая работа: свежий воздух, аромат сена, пение птиц, вкус молока и тепло вымени – что может быть лучше?

– Ну, тогда у нас есть ещё одна козочка.

– Ведите её сюда, – улыбнувшись, приказала я, тыльной стороной руки заправляя за ухо выбившуюся прядь волос.

 

Андрей подкрался сзади и обнял меня за плечи.

– Прости меня, моя красавица, – извинился он. – После незабываемой ночи я ещё не отошёл, так хочется продолжения., потому и глупости всякие лезут в голову.

– Не прощу! Никогда и ни за что! – улыбнувшись, ответила я.

– Готов понести любое наказание. Месть твоя будет страшной?

– Да, будет! Вот что: ты вчера сказал, что со мной хоть в огонь, хоть в воду?

– Это ты сказала, – прикусив мочку моего уха, ответил Андрей, – что именно ты готова на любые жертвы ради меня.

– Суть дела от этого не меняется, – прервала я его телячьи нежности, увильнув от тёплых губ. – В воду, так в воду! Сегодня мы с тобой совершим погружение в Чёрное море... с аквалангом. И вот только попробуй мне в этом отказать!

– Так я не умею, – озадачился Андрей.

– Не умеешь – научим, не хочешь – заставим, – назидательно произнесла я.

– Ты что ли будешь учить? – с недоверием спросил он.

– Нет, инструкторы. А я лишь притоплю тебя где-нибудь в море, если будешь баловаться и непристойно шутить.

– Ну-у-у, придумаешь, так придумаешь! Ладно, – согласился Андрей. – Наказание хоть и ужасное, но терпимое.

 

Тут и Михайлович подвёл ко мне вторую козочку, привязал её, погладил успокаивающими движениями. Обмыл ей вымя тёплой водой, и я принялась сцеживать молоко. Струи весело забили по стенкам ведра, издавая ударно-шипящие звуки. Меня они вводили в состояние эйфории. «И как всё-таки в этом райском месте хорошо!» – радовалась я доброму утру.