Suerte
..испанский же бог твой все больше Хуан или Педро,
Голгофа под небом — овечьи увалы Гранады.
Сеньора ты, донна, а может базарная стерва,
порода — шальная, пастушья, стозвонной превыше награды.
Отмщенья награды превыше. И голубь на крыше
так сладко под утро воркует, так нежно. Так райски
воркует двоим. Ах, как тонко и нервно, чуть слышно
пацификом лапки тщету черепиц попирает.
К июлю до самого сердца испанской сапожкой натёрто
мясным виноградом рутины полдневное лето —
ночами томишься: холмы, бог Хуан над Гранадой простёртой.
И шепчешь бесстыдно раздетой безоблачной тверди:
«Не надо!.. Ах, надо, да, надо, подай мне в награду всё это!» —
Всю землю в овечьих холмах, словно путь на Голгофу,
в тот час, когда солнце срезает заветным стилетом
росу с виноградин, мучнистый налёт с абрикосов,
и в путь снаряжает монахов, идальго, поэтов,
стрекоз, тишину, подорожник, ковши и кувшины,
пыльцу облаков по-над крышей, молчанье обета…
…Он память тревожит, он призрак взбесившейся крови
столетьем не смытой на тусклом кинжале рассвета…
Кинжалом Хуан перережет Suerte печали и хлеба нарежет
над плахой, и свежего сыра — запахнет вечерней молитвой.
Молитва вначале. Стихают стихи — и любовью молчание дышит.
