Хочу поговорить о проблеме понимания юмора современным читателем... Не так давно мне на глаза попался список ста лучших юмористических произведений мировой литературы всех времён (по результатам онлайн голосования). На первых местах красовались бестселлеры Ильфа и Петрова. Мои же фавориты в этом жанре Гоголь и Булгаков оказались представленными в списке довольно странно. На восьмой позиции находился М. Булгаков с “Иваном Васильевичем”, а Н. Гоголь почивал лишь в четвёртой десятке с “Женитьбой”. Во-первых, данные произведения мне не кажутся самыми яркими образцами их юмора, а во-вторых – меня ошарашило отсутствие в списке “Мастера и Маргариты”!... Я уже готов было всё списать на субъективность рейтинга, но, поразмыслив глубже, в представленной картине всё же увидел проблему восприятия и понимания юмора современным читателем. Тем более, что данный онлайн список активен, и отражает результаты с добавлением всё новых голосов.

Суть проблемы, на мой взгляд, такова. Многие видят юмор, лишь как отвешивание читателю забавных острот, да весёленьких эпизодов, их представление о юморе тем и ограничивается. Но в действительности, суть этого явления гораздо глубже. Юмор имеет в своей основе психологизм жизненных явлений, он буквально балансирует на тончайшем психологическом острие. Настоящий хороший юмор подвластен прежде всего особому писательскому интеллекту, и такой юмор – признак остроты ума, изысканного вкуса и проницательного, философского взгляда на жизнь,.

Скрытый юмор – это ещё одно из его достоинств. Хороший юмор не демонстрируется нарочито, но закладывается в текст подобно скрытому потенциалу заряда, готовому сработать неожиданно. Ему нет нужды особо выпячиваться, он органично может существовать, будучи вплетённым в единое полотно с драмой, трагедией, пребывать в текстах о жизненной мудрости, находиться среди размышлений духовного содержания. Юмор вездесущ, он вхож вовсюда, как часть художественного элемента…

У юмора много граней и оттенков, но речь сегодня пойдёт о той его разновидности, что основана на тонком психологическом аспекте. В этом плане “Мастера и Маргариту” стоит выделить особо. Безусловно, это серьёзное произведение, но юмор его не менее значим, нежели историко-философская сюжетная линия романа. Наш классик, сумевший так деликатно и не пошло обыграть евангельский сюжет, демонстрирует столь же высокий уровень обращения с юмором в одном произведении. А в качестве примера из Николая Васильевича, я бы вспомнил здесь трагическую историю капитана Копейкина. В ней он столь же мастерски сочетает смех и слёзы. Странно, но мне приходилось слышать от современных читателей: “Где ты видел юмор в капитане Копейкине?” Я могу лишь ответить на это: “Читайте, размышляйте, развивайте вкус и чувствительность”.

Почему я оперирую довольно старым и известным всем материалом, обращаясь современному читателю? Я убеждён, что в данном случае гораздо важнее не сюжеты и современность текстов, а мастерство и писательский масштаб авторов, у которых и сегодня можно очень многое почерпнуть.

Нередко, такого рода юмор плохо улавливается тем читателем, который недостаточно хорошо чувствует оттенки внутренней интонации слова. Для одного в определённом эпизоде ничего подобного не происходит, а другой отчётливо видит в том явный юмористический посыл. В такой ситуации даже можно порекомендовать читателю работы мастеров кино. Литература и кино, безусловно, родственные жанры, ибо в основе обоих - работа со словом. И часто, наглядное прочтение режиссёром и актёром авторского текста в экранизации расставляет всё на свои места. Булгаковское кино режиссёра Бортко в данном случае – находка. Близкие к тексту экранизации с плеядой замечательных актёров делают в его работах юмор более выпуклым и очевидным, не нарушая меры и грани, заложенных автором в произведение.

Литературный юмор эффективно работает в условиях определённой психологической среды, при наличии и взаимодействии определённых типажей и характеров героев. От этих условий прежде всего и зависит – будут ли смешны и остры данные слова или нет. Взять, к примеру, первую главу “Мастера...” - перед нами довольно серьёзная сцена на Патриарших, разговор о серьёзных вещах. Писатель наделяет каждого героя ярко выраженным индивидуальным характером, сталкивает эти характеры, и юмор начинает искрить как бы без видимых усилий автора, сам собою, приобретая разнообразие оттенков.

Воланд – шальной персонаж, но он должен быть настолько вменяемым, чтобы не только заинтересовать обоих писателей, но и авторитетно удерживать их внимание на протяжении длительного времени. Взгляните только на эти известные эпизоды, где юмор сочится при взаимоотношении Воланда с простаком Бездомным:

 

Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

– Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос...

И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи…

 

– Вы хотите курить, как я вижу? – неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, – вы какие предпочитаете?

– А у вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

– Какие предпочитаете? – повторил неизвестный.

– Ну, «Нашу марку», – злобно ответил Бездомный.

Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:

– «Наша марка».

...Бездомный: «Вот черт его возьми! А?…

 

– Подсолнечное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незванному собеседнику войну, – вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?...

Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.

– Бывал, бывал и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта, – где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта...

 

Сколько же тихого драйва содержится в простых незатейливых словах героев, беседующих на Патриарших! При необходимости же, Михаил Афанасьевич прибавляет пыла и темперамента своему юмору:

 

– А дьявола тоже нет? – вдруг весело осведомился больной у Ивана Николаевича.

– И дьявола… Нету никакого дьявола! – растерявшись от всей этой муры, вскричал Иван Николаевич не то, что нужно...

Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей.

– Ну, уж это положительно интересно, – трясясь от хохота проговорил профессор, – что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет! – он перестал хохотать внезапно и, что вполне понятно при душевной болезни, после хохота впал в другую крайность – раздражился и крикнул сурово: – Так, стало быть, так-таки и нету?

 

А если нужно, то диапазон булгаковского юмора может расширяться практически до чёрного. Как в случае с текстом данной телеграммы: «Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу, три часа дня. Приезжай. Берлиоз».

 

Предложу ещё пару примеров из булгаковского юмора:

– Вторая свежесть – вот что вздор! Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!

Эту фразу “о второй свежести” знают все, и частенько можно услышать её из уст народа. В то время как более весёлое, на мой взгляд, находится в следующих словах описанного эпизода. Но их затмевает собою данная известная фраза, и редко кто разглядит в том юмор. Диалог продолжается конфузом буфетчика. Здесь ироничность ситуации забавно взаимодействует с защитной реакцией порочного человека:

– Я извиняюсь, – начал было опять буфетчик, не зная, как отделаться от придирающегося к нему артиста.

– Извинить не могу, – твердо сказал тот.

– Я не по этому делу пришел, – совсем расстраиваясь, проговорил буфетчик.

– Не по этому? – удивился иностранный маг. – А какое же еще дело могло привести вас ко мне?…

 

В “Собачьем сердце” Булгакова тоже можно встретить подобные эпизоды. Вот, к примеру, что хорошо запоминается всем:

- Как же вам угодно именоваться?

Человек поправил галстук и ответил:

- Полиграф Полиграфович...

Но нервозная реакция обеспокоенного гордого профессора, на мой взгляд, является куда более весёлым моментом:

- Не валяйте дурака, - хмуро отозвался Филипп Филиппович, - я с вами серьезно говорю.

Режиссёр Бортко отчётливо разглядел здесь этот момент, и даже дозволил себе небольшую правку текста, дабы чуть ярче подчеркнуть комичность ситуации: “Ну ладно, не валяйте дурака, я с вами серьёзно разговариваю!”. Юмор в этом эпизоде строится на контрасте интересов и настроений героев.

 

В заключение, позволю себе сказать нечто крамольное современному читателю: считаю, что юмор Ильфа и Петрова, безусловно, уступает юмору Гоголя и Булгакова, несмотря на то, что он несколько иной. И нахождение данных произведений на первых позициях лишь подтверждает то, что народ всегда и везде был падок прежде всего на шлягер в искусстве. Извиняюсь и за то, что своё мнение и заключение об этом оставляю без подробного анализа...

При юморе вовсе не обязательно хохотать и даже сильно улыбаться. Достаточно - тихо наслаждаться его особой энергией.