ИНТЕРЕСНАЯ КНИГА

 

Новое произведение Альберта Лиханова, опубликованного в январском номере 2018 года журнала «Путеводная звезда. Школьное чтение», «Мамочкин сынок» книгой можно назвать условно и по причине её маленького объёма, хотя книжки бывают, конечно, и очень маленькими, и по причине того, что опубликована эта повесть в журнале, а не в книжном издательстве. Но это вопрос чисто технический. Что же касается содержания повести, предназначенной для школьного чтения, то должен признаться, что я прочитал её за три часа на одном дыхании, настолько она захватывающе написана, настолько трогательны картины трудной жизни российского народа в период Великой Отечественной войны сороковых годов.

Повесть названа «Мамочкин сынок», что невольно вызывает в памяти бытующее несколько презрительное название «маменькин сынок», подразумевающее не умеющего ничего самостоятельно делать, капризного ребёнка и даже взрослого человека. Но в том-то всё и дело, что в повести речь идёт о мальчике, которого бабушка приучала называть маму мамочкой, обращаясь к ней на вы, а он упрямо не хотел этого делать и в то же время безумно любил свою мать. Будучи школьником второго класса, в ожидании прихода мамы с работы он влезал каждый вечер на столб у своего двора, чтобы как можно раньше увидеть появление на улице спешащей бегом на встречу с сыном матери.

Мальчик, имени которого так и не узнаёт читатель, никак не является маменькиным сыночком, стремясь всюду проявить свою самостоятельность, отказываясь от сопровождения бабушки, следя за печкой, оставаясь в доме один, а ему-то всего девять лет. И однажды он угорает от дыма, что происходит не по невнимательности или забывчивости мальчугана, а по причине потери сознания малыша, страдающего, как выяснилось, малокровием от постоянного недоедания. А откуда оно могло взяться это «доедание»? Шла война, и всё отдавалось фронту, сражавшимся и погибавшим за жизнь солдатам.

В этой трагической повести мы узнаём ещё об одной истории, когда в небольшом деревянном доме трое детей мал-мала-меньше были оставлены ушедшей на работу матерью, и вдруг погас свет. Старший мальчик, на которого были оставлены меньшие, видимо, пытался зажечь керосиновую лампу и, как произошло, не известно, но случился пожар, дом запылал и сгорел вместе с детьми, а мать, узнав об этом, сошла с ума.

Да, много горя принесла с собой война не только на фронте, но и в тылу женщинам и детям, оставшимся без отцов. Автор повествует о необыкновенном героизме матерей, спасавших детей ценой своего здоровья, а порой и жизни. Мать мальчика, от лица которого ведётся рассказ, не имея достаточных средств, постоянно сдаёт донорскую кровь, худея на глазах, получая в обмен масло, и отдаёт его сыну, «не позволяя себе проглотить хотя бы маленький кусочек топлёного масла.

Ну почему же, почему я не заставил её сделать это? – восклицает автор голосом мальчика. – Почему я не заплакал, не встал перед ней на коленки? Ведь я уже понимал, что эти спасительные кусочки ей дали за её кровь!»

А однажды их ограбили, хотя грабить было практически нечего: всё уже было продано. Оставался лишь костюм отца, воюющего на фронте, который мать не хотела продавать ни в какую. Его и украли. Но каким же надо обладать чувством любви к другим людям, чувством собственного достоинства, какую надо иметь силу, чтобы устоять против соблазна, случившегося вскоре после кражи? Вот что пишется о матери на следующей странице, трогая самые тонкие струны души читателя:

«Однажды она прибегает с работы и держит в руке тощенький кошелёчек, а в нём карточки. На хлеб! На жиры! На сахар! И в кошелёчке этом жалком ещё такие же жалконькие денежки – рублики и трёшка.

Кто-то другой поди бы взорвался! Воскликнул – какое счастье подвалило, наверное, это, как Елена Ивановна предсказывала, и есть расчёт за потерю!

Но мамочка отложила кошелёк на подоконник. Молча перекусила, не отвечая на мои вопросы – что, мол, теперь? А убрав тарелки, оделась и взяла кошелёк в руки. Сказала:

- Ну, пойдём, если хочешь.

- Куда? – удивился я.

- В милицию. Карточки надо вернуть».

В милиции уже знали о пропаже и быстро нашли девочку, потерявшую карточки. Та кинулась с благодарностью на шею матери. Пришедшая с нею бабушка в слезах бухнулась перед нею на колени.

«милиционерша закричала:

- Женщина, как ваша фамилия? Давайте протокол составим!

Но мамочка махала руками, молчала и теперь, после бурных восклицаний, сама плакала в три ручья.

Мы вышли на улицу, не оборачиваясь, прибавив шагу, почти убегая от того, что было».

И ещё вспоминаются слова, что в сердцах сказала мамочка, поднимая упавшую перед нею на колени старушку: «- Да разве вокруг вас не люди?»

Конечно, люди. Советские люди, жившие не по принципу «своя рубашка ближе к телу», а по принципу «человек человеку друг, товарищ и брат».

Написание этой повести датируется автором декабрём 2018 года, то есть тем самым временем, когда ушёл в прошлое Советский Союз с его коммунистическими идеями, когда на смену им пришли алчность и стяжательство, грабежи народа и открытые разбои. Именно сегодня произведения, подобные рассматриваемой нами повести с откровенным правдивым описанием людских душ, возвышающихся над всеми невзгодами, являются, на мой взгляд, особенно необходимыми в качестве пищи для размышлений о том, как меняется жизнь в наше время.

Не так давно я читал другую, можно сказать, уже историческую книгу Никиты Михалкова «Мои дневники 1972-1993», тоже изданную совсем недавно, всего двумя годами раньше, то есть в 2016 году. Так вот в ней нашумевший своими современными кинокартинами кинорежиссёр с ненавистью описывает советский строй и советскую власть по любому поводу. Например, на стр. 39 книги мы читаем:

«Вечером пригласили на комсомольское собрание, посвящённое дню рождения комсомола. Тоска зелёная. Ещё раз убеждаюсь, как официоз и фальшь чудовищно выжигают вообще всё человеческое».

Фальшью он называет празднование дня рождения молодёжной организации, многие члены которой беззаветно служили своей Родине, отдавая жизни в Великую Отечественную войну, не жалея своих сил на трудных стройках новых городов, фабрик, заводов, которые всегда и во всём старались быть первыми, как требовал того устав комсомола и моральный кодекс строителя коммунизма. Были среди них и пассивные созерцатели, типа Сергея Михалкова, но их было меньшинство.

А на стр. 86 он признаётся:

«Ох, до чего же иногда хочется разбить себе голову от ненависти, от бессилия. Ну, что же это за государство? Картонные люди, похожие на тени. Все на одно лицо. Сидят в этой огромной чудовищной сети райкомов и обкомов, которыми опутали страну. Похожие на тихих трутней или пауков.

Вся их жизнь – это сокрытие правды. Правды своей жизни, правды жизни своего народа…

Эта чудовищная, ещё с царского времени, бюрократическая машина и теперь ничуть не изменилась, а только стала мощней и обросла демагогическими оправданиями и лжеидейными лозунгами».

Нет, не сети райкомов и обкомов были чудовищны, а чудовищна ложь Михалкова, который за отдельными плохими деревьями не видел настоящего здорового леса.

Такие же мысли он высказывал и о пионерии, тогда как по инициативе Альберта Лиханова в 1987 году был создан Советский детский фонд им. В.И. Ленина, который он же и возглавил, и этот ныне Российский детский фонд существует до сих пор, помогая детям не на словах, а на деле. Это что же фальшь? Бессмысленные лозунги?

В своей повести Лиханов так описывает одно из столь не нравившихся Михалкову пионерских мероприятий:

«День на второй, на третий, нас, малышей, и пионеров Серафима Ивановна с Груней выстроили в колонну и организованно повели в детдом, для знакомства. По дороге старая пионервожатая попробовала дуть в горн, но у неё вырвались какие-то хрипы, похожие на бараньи вопли, она засмеялась, покраснела, сунула горн первому, кто шёл за ней в галстуке. Ещё несколько раз ударил в барабан какой-то мальчик из старших. Тоже без успеха.

Зато ленинградцы произвели серьёзное впечатление. Они стояли, выстроившись, все в одинаковой форме, и знамя пионерское у них было, и флагшток для флага, и трещали четыре или пять барабанов и всерьёз и без фальши пели горны. Было чем восхищаться».

А надо сказать, что ленинградцы – это были дети, эвакуированные из города перед самой немецкой блокадой, дети, потерявшие в войне своих родителей. Теперь они восхищали своей выправкой, барабанами и горнами. В чём же усматривал тут фальшь Михалков?

И нельзя без содрогания в сердце читать у Лиханова, как мальчик, прибывший из блокадного Ленинграда, услышав, что все готовятся смотреть на солнечное затмение, спросил воспитателя, когда будут вешать на окна одеяла, поскольку вместо слова «затмение» ему послышалось слово «затемнение», к которому он уже успел привыкнуть в Ленинграде перед бомбёжками.

Такими простыми, но щиплющими душу, историями наполнена вся повесть о мамочкином сыночке. В ней рассказывается и о стирке белья в леденящей руки проточной воде, а малыш отвозил бельё на санках, и о борьбе с вшами, что появляются откуда-то людям во время бедствий, и о долгом ожидании писем с фронта, и о категорическом отказе мальчика-малыша ходить в женскую баню после того, как там он увидел девочку из их детсадовской группы.

Завершается она поистине странным вторичным попаданием в их городской госпиталь, где работала мамочка, после ранения на фронте отца мальчика. И они счастливые втроём обнимались на больничной койке. Шёл сорок третий год. Отец опять поправился и снова ушёл на фронт. Это была война. И в ней, не смотря на все лишения и страдания в тылу и на фронте, победил советский народ. Именно об этом повествует писатель Альберт Лиханов.