Сколько лет минуло, а я часто вспоминаю того соседа по купе. Поезд «Казань-Свердловск», жаркое пропечённое купе. На верхних полках пассажиры храпят. Он сидит напротив меня, нервный, угловатый. И говорит, говорит…

 

_________________________________

 

«... Вот я свадеб не люблю. Я когда вижу свадьбу, у меня настроение в корне падает. По мне хоть бы и вовсе не было, свадеб этих. Потому что праздник – всегда обман. Праздники все от бедности, потому что при хорошей жизни праздники не нужны.

 

Сам я женился своеобразно. Я на заводе работал токарем-револьверщиком. Свои две с половиной сотни делал, премии имел, на демонстрации ходил в заводской колонне, в стенгазете работал под названием «Пламенные крылья», стихи туда писал. Я вообще хорошо стихи пишу, особенно сатирические.

 

Так вот, пришла тогда к нам в цех новенькая, контролёрша. Даша её звали. Внимание тогда на её все обратили, наши токаря́ дружно забегали в бэцэка, тёрлись там, и вызывали нервозность. А я, бывало, прихожу, веду деликатные разговоры, даю понять, что с этими коблами не могу иметь ничего общего. Даша эти намёки понимала и установились у нас душевные контакты

 

И вот как-то подходит ко мне наш комсорг цеха Зубов Олег и говорит: «Сегодня уйдёшь домой пораньше. Вечером ровно к семи подойдёшь к Дому Актёра. Оденься поприличней».

 

«Это зачем?»

 

«Вечер будет комсомольский. Встреча с демократической молодёжью Западной Германии. Понял?»

 

«Понял, а что я там буду делать? Я немецкий не знаю, я английский в школе учил».

 

«Кто ж тебя просит разговаривать! – говорит мне Зубов. – Ты это даже не вздумай. Английский он учил! Сиди, помалкивай. Не вздумай винища притащить. От нашего цеха – ты, я и Шумилова»

 

А Шумилова – это дашина фамилия.

 

Я когда пришёл, свет притушенный, на столиках пиво, рыба какая-то редкая. Немцы сидят отдельно. Рядом с ними только Кузиков Виктор, наш заводской комсорг, да переводчик. И тут гляжу – он пальцем кого-то манит, и подходит к ним Даша Шумилова и подсаживается на свободный стул. Немцы оживились, а один, здоровенный такой, сразу – хоп! – лапу ей на плечо. И не убирает. Тут еще Зубов за мой столик сел, в бок меня тычет и смеется:

 

«Молодец, – говорит, – Шумилова. Разрядила обстановку!»

 

Тут меня буквально взорвало:

 

– «А может, и мне к ним пересесть? Я бы им тоже разрядил. Я даже знаю одну немецкую песенку. Давай?»

 

Зубов весь побледнел.

 

«Ты, Владик, выкинь из головы эту бредовую мысль. Это пахнет мировым скандалом, осложнением климата доверия. Сядь и не вякай. А песенку свою дома споёшь, в сортире, когда воду спустишь. А если, допустим, ты хочешь выпить, так это потерпи. Скоро камрады отвалят, там и посидим».

 

Тут я успокоился. Не из-за выпивки, а в смысле, что немцев скоро увезут.

 

Потом уж, когда они ушли, я Даше сказал:

 

«Что-то этот толстомордый больно распоясавшись себя ведёт».

 

А Даша смеется – «Ну что вы, Владик, он же прогрессивный, левый!»

 

Я уж хотел ей сказать, что, мол, насчёт баб – все левые, передумал.

 

А в зале музыка играет, танцы-манцы. Только я сориентировался, подбегает ко мне Даша Шумилова и кричит:

 

«Владик, ну где же вы пропадали! Я уж думала, вы совсем ушли. Пошлите танцевать!»

 

Мне стало приятно от такого обхождения, стали мы танцевать, а Даша все говорит без умолку.

 

«Вы, – говорит, – единственный человек среди этого сборища манекенов. Хорошо, что вы здесь!»

 

Я ей деликатно возражаю, мол, зря вы резко судите, тут есть вполне хорошие ребята. Она не слушает. И вообще, говорит, я разочаровалась в комсомольской жизни, полной карьеризма. А более всего, говорит, презираю я Кузикова Виктора, которого раньше считала вожаком молодёжи. А он оказался эгоистом и стяжателем при ближайшем рассмотрении. Мне, Владик, все это противно и чуждо. И вообще уведите меня, пожалуйста, отсюда совсем».

 

Когда мы уже уходили, встретился нам Кузиков Виктор. Глянул на меня и говорит:

 

«Ты, Владлен, проводи Шумилову. Это будет тебе персональное поручение».

 

«Спасибо, – говорю, – за доверие. А вам – персональный привет от товарища Луиса Корвалана».

 

Проводил я Дашу до самого дому, по дороге прочитал ей свое лучшее лирическое стихотворение под названием «Осенняя грусть». Там еще есть такие строки: «В твоих глазах, в твоих глазах идут осенние дожди». Даше оно понравилось, она слушала задумчиво и попросила как-нибудь его для неё переписать. А у самого дома она мне вдруг говорит:

 

«Я хочу, Владлен, вас к себе домой пригласить. Мама стремится с вами познакомиться».

 

Мама моё появление сперва не поняла, но Даша отвела её в сторону, пошептала, и та в корне изменилась в лице. Стали мы пить чай, мамаша даже бутылочку вина достала за знакомство, но Даша ей строго сказала: «Владлен вина не употребляет и относится к пьянству с презрением».

 

Мамаша бутылку убрала, а меня похвалила за образ мыслей.

 

Просидели допоздна, говорили про кино, про популярных эстрадных исполнителей. Мамаша выглядела интеллигентно, задавала мне шутя разные вопросы: кто я и откуда, какие у меня планы на будущее.

 

И стали мы, значит, с Дашей встречаться. Как-то в субботу пошли мы с Дашей на французский комедийный фильм. Мне он понравился и я от души смеялся. Ну потом я пошёл её провожать, и у дома Даша опять приглашает меня к себе в гости. Поднялись мы с ней на второй этаж, Даша открывает дверь и говорит: «Ой, кажется, мамы дома нету». Стали мы чай пить, да не на кухне, как давеча, а прямо в её комнате, под музыку эстрадных грампластинок. Даша ту бутылку вина достала, и выпив чуточку, стала громко смеяться. Потом захотела танцевать, а услыхав грустную мелодию танца, расплакалась у меня на плече, сказала, что её не понимают и что она обречена на одиночество. Я её начал утешать, и уж сам не помню как, очутился с ней буквально на тахте, где между нами разыгрался любовный акт.

 

Даша потом мне сказала, что я давно ей нравился, и что она всегда желала иметь рядом с собою такого мужчину, как я.

 

После того случая Даша долго меня к себе не допускала в любовном смысле, и на мои намёки отвечала недоумением. А через месяца полтора она мне говорит, что, мол, с одной стороны она меня считает свободным человеком, но с другой стороны она буквально беременная. Я, конечно, удивляюсь такому обороту событий, но вида не подаю, а спокойно заявляю, что коли возникла такая коллизия, я готов расписаться в браке.

 

Короче говоря, пошли мы с ней заявление подавать, а через месяц расписались.

 

А еще примерно через полгода я уже отвел Дашу в родильный дом, где она родила мне дочку Юлию. В семимесячном, как она сказала, исполнении.

 

И вот тут у нас все пошло наперекосяк. Жить пришлось у них, потому что в нашей двухкомнатной квартире – мать с отцом, сестра с мужем и с детьми.

 

Я им квартирку только что языком не вылизал – дверь двойную сделал, лоджию остеклил, кладовку оборудовал, большую комнату перегородил и сделал тёще уголок для отдыха. А она, Нина Леонидовна все мной недовольна. Она образованная женщина, с большим кругозором, учительница начальных классов, и когда я с ней хотел иметь беседу, морщилась и уходила.

 

Бывало, ляжешь перед ночной сменой, засыпаешь уже вдруг буквально слышишь: «Что это, Дашенька, твоё чучело носки свои в ванной оставило? Оно думало, я носки его вонючие буду стирать? Ты ему скажи, чтоб изменил свое поведение». Любой сон пропадёт. А всю ночь работать. Или, к примеру, смотрю я телевизор, а Нина Леонидовна тихо так говорит: «Что это, Владлен, постоянно ногой качаете? Если вам, к примеру, охота в туалет, так вы сходите, а ногой не качайте».

 

Даша сперва молчала больше, глаза только отводила, чтоб, значит, поменьше меня видеть, потом стала поддакивать мамаше, да еще и похлеще.

 

Однажды как-то были у нас гости – её подруги с мужьями. Выпили, покушали, начали танцевать. Я встаю и, как положено, супругу приглашаю на танец. А она взяла меня за локоть подвела к какой-то девушке и говорит: «Луиза, развлеки моё сокровище», – сама пошла танцевать с очкариком.

 

Потом опять сели за стол, стали песни петь. Как раз запели мою любимую, «Малиновый звон». Я вообще-то пою неважно, слух у меня скверный. Гляжу – никто не поёт, все на МЕНЯ глядят и смеются. Даша громче всех засмеялась и запела частушку. Там еще были такие слова:

 

Я своёму муженьку

В чай поло́жу мышьяку,

И добавлю сахару,

И уеду к хахалю!

 

Все хлопают, смеются, на меня глядят. Я тут потихоньку встал, пошёл на лоджию, взял там из шкафчика запасную бутылку водки и сам не заметил, как в одиночку её уговорил. На диванчике и уснул. Проснулся часа в три ночи, гости, Юлию тёща к себе в комнату забрала, а Даши вообще дома нету. Она мне после сказала, что ходила гостей провожать, поскольку ей за меня было мучительно стыдно.

 

После того дня и вовсе наступила паршивая жизнь. Даша стала пропадать невесть где, а тёща будто с цепи сорвалась.

 

Однажды вышел я в ночную смену, а работы толком не было, нас отпустили. Пришёл домой, а у меня ключа нету, забыл, видать.

 

Дома опять никого, пришлось в подъезде ждать, Через полчаса гляжу – во двор въезжает машина «Волга», оттуда выскакивает моя супруга и бежит, не замечая меня, в квартиру. Я на пролёт выше стоял. Она второпях ключ в дверях оставила, что-то дома ищет. Я потихоньку спустился, дверь запер и пошёл к машине. Около неё, гляжу, стоит Кузиков Виктор, сигарету курит, на часы поглядывает, а как меня увидал, засобирался в кабину. Я его придержал за пиджачок и говорю: «Вы, товарищ Кузиков, человек передовых взглядов, я потому я вас для первого случая бить не стану. Вы садитесь в автомобиль, и езжайте себе. Но если вы снова тут появитесь, вы уж не расстанетесь с комсомолом, будете вечно молодым». А он: «Что такое? Ты совсем сдурел на почве алкоголя!» Раз такой подход, взял я вожака за воротник и пару раз мордой об капот. Выскочил из машины шофёр, буквально на меня бросился, а в руках у него железная монтировка. Я успел защититься, ноготь он только мне свёз с пальца, и пару раз достал до его физиономии. Когда они поняли, что меня легко не взять, прыгнули в машину и укатили. А я монтировку поднял с земли как вещественное доказательство события, и пошёл домой.

 

Даша изнутри наружу рвётся, ключиками замок шкрябает, а когда я дверь открыл, да как она меня увидела, в кровище да с железякой в руке, так буквально села на пол, и говорит еле слышно: «Владик, пожалей меня, пожалуйста, я перед тобой не повинна». А из сумочки бутылка коньяка выглядывает.

 

Тут мне её стало жалко, выбросил я железяку и хотел уж было во всем её простить, как появляется тёща с Юлией, они, и прямо с порога начинает голосить, что я бандит и маньяк, что она вызовет милицию. А Даша слушала, слушала, и вдруг побледнела и – в обморок! Тёща тут вся в корне обезумела» «Убийца! – кричит. – Подонок!»…

 

Ну а дальше все пошло и вовсе кувырком, выпивать я стал чаще, а домой возвращался, как во вражеский тыл. Даже дочь Юлия стала отворачиваться и плакать при моем появлении. Однажды прихожу я с работы под незначительным градусом, Даша дверь открывает, вся такая нарядная.

 

«Ах, Владлен Петрович пожаловали к нам! Кажется, чуть выпимши?»

 

«Есть маленько, – говорю я вежливо. – Имею полное право».

 

«Имеешь, имеешь! – а сама вся хохочет. – Ты теперь, Владик, на все имеешь полное, законное право!»

 

И начинает объяснять, что отныне она меня своим супругом не считает, что вся наша с нею жизнь была ошибкой и недоумением, и что если во мне теплится капля человеческого сознания, я не буду стоять, как баран, на её пути к счастливой жизни.

 

«Это в каком смысле? – спрашиваю я. – С кем это?»

 

«Тебя это, конечно, вовсе не касается, – отвечает она мне. – Но раз идет разговор, отвечу не таясь: с Виктором Павловичем Кузиковым. Так что уйди в прошлое, как кошмарный сон. А если не уйдёшь, придётся найти на тебя суровую управу, и пойдёшь ты, под суд за избиение товарища Кузикова».

 

Вот такой подход! Было желание ударить супругу по морде. Прошло. Посадят сволочи как пить дать.

 

«Ладно, – говорю я резко, – катись к своему Кузику. Только дочь свою, Юлию, я этому засранцу не отдам. Пусть сам себе сделает».

 

И тут Даша начинает безумно смеяться.

 

«Как же ты её не отдашь, если Юленька – буквально его родная дочь! А ты, Владлен, имеешь к ней неопределённое отношение».

 

«То есть, как это неопределённое?! – говорю я наконец. – Ты что, вообще, говоришь, дура!»

 

«Я правду говорю, Владик. Я ведь, когда тебя к себе привела, уже было натурально беременная. На втором месяце. Но Виктор Павлович по служебной необходимости на мне жениться тогда не мог, и пришлось тобой заниматься. Теперь Виктор Павлович осознал свою ошибку и я скоро ухожу к нему. И ты меня осудить не можешь, потому что ты выпил всю мою кровь».

 

В общем, я сейчас уж не помню, как от них ушёл, куда после пошёл. Очнулся у родителей, пьяный, без шапки, без часов, побитый.

 

Вот так. Развели нас быстро. У Нины Леонидовны подруга работала в судебных органах, она всё устроила. За Кузикова Даша так и не вышла, видать, у него снова возникли служебные необходимости. С завода Даша ушла, мыкается где-то. Я, конечно, алименты плачу по всей форме, да разве на них проживёшь. Жалко их. Особенно Юлию, хоть она мне получилась не дочь. Иногда прихожу к ним, мы с Юлией гуляем в парке культуры, рассказываю ей занимательные истории. Деньги передаю. Нина Леонидовна деньги берет, но общаться со мной не желает. Гордая женщина.

 

А Даша... её тоже жалко. Она, если разобраться, и не виновата. И никто вообще не виноват, все хотят добра и света, а получается погано.