- Ты хоть бы бороду прибрал, - усмехнулся Крамской, - прямо лешак какой-то... Слушай, Иван, а давай я тебя напишу, такой ты, брат, колоритный!

- Пиши, только я тебе позировать не буду, - хладнокровно откликнулся Шишкин, приглаживая бороду. - Я завтра с утра опять на опушку подамся, вот ты и пристраивайся ко мне. Я буду кусты прописывать, а ты - меня...

- Отлично! Знаешь, мне кажется, ты свои кусты уже мог бы с закрытыми глазами писать, чего тебе на пленэр ходить? Такая школа! Все эти Боголюбовы и Клодты - щенки перед тобой, ты ж верстовой столб в русской живописи! - Иван Николаевич любовно оглядел могучую фигуру товарища. - Нет, право, по два этюда в день набрасываешь, да ведь какие!..

Они дружили давно, еще со времен основания Товарищества передвижников, когда отказались работать под диктовку академиков, которые не только исторические сюжеты задавали выпускникам, но и пейзажистам указывали, какое облако подкрасить закатом или восходом. С малолетства изучавший русскую лесную глушь, знавший характер не только каждого дерева, но и дикой травки, Иван такого диктата признать никак не мог! С тех пор много они поколесили со своими передвижными выставками по городам России, наработали изрядный багаж мастерства и авторитет. У пейзажиста Шишкина за потрясающие эпические полотна - золотые медали, звание профессора, академика, но друг всегда найдет, какие еще горизонты указать. Как ему не верить, он среди своих братьев художников большой авторитет! Раз хвалит – обязательно сейчас что-нибудь критическое ввернет. Иван Иванович осторожно ухмыльнулся в бороду:

- Что же, по-твоему, мне только и осталось, что забронзоветь? В мои-то годы работу не бросают.

- Это правда... Я давно тебе хотел сказать, есть тебе над чем трудиться, над чем призадуматься. Только, чур, не обижайся! Рисунок у тебя великолепный, редкой чистоты и точности, любой из нас позавидует. Но не хватает тебе песенности, поэтичности! Не должен художник при всей приверженности натуре быть лишь… ботаником. Воспари!

Шишкин изумленно глянул на Ивана Николаевича, но увидев, что он не шутит, озадаченно переспросил:

- Песенности? А у кого из наших пейзажистов ты ее видел? У Поленова с его «Московским двориком»? У Саврасова с его "Грачами"? Нет, ничего не говори! Это ты мне про Васильева... Куинджи… Левитана. Да, они – другие, сюжетом играют, красками, рисунок для них уже значения не имеет, за французами тянутся. Конечно, игра такая никому не заказана, но ведь правда украшательства не терпит, ее новыми лаками не обманешь, я, брат, в фокусники записываться не собираюсь. Хотя в чем-то ты прав.

Он опустил голову, прошелся по комнате, постоял задумчиво у окна. Была у него одна мысль, но раньше времени ни с кем о своих планах Иван Иванович не говорил, основательный человек, не болтун. Однако над Крамским грех было не подшутить в эту нравоучительную минуту. И он, ухмыльнувшись в бороду, спросил друга:

- Мне стихотворение Лермонтова "На севере диком..." покоя не дает, хочу на этот сюжет вертикальную вещь написать, заодно по твоему совету на музыку могу опереться. Так ведь уже четыре романса на лермонтовские слова написаны: Даргомыжским, Балакиревым, Римским-Корсаковым и Рахманиновым. Какой мне выбрать, как думаешь?

И оба расхохотались такой ученической готовности академика.

Выход друзей на пленэр на следующий день, разумеется, состоялся. Иван-пейзажист написал «Лесную околицу», Иван-портретист – друга в шляпе, в полный рост, нога за ногу, опирающегося на зонт-трость, с переносным мольбертом на фоне чудесного пейзажа. Пример друга оказался заразительным! Кстати, у Крамского аж три портрета Шишкина, так часто он никого из художников не писал, была для него какая-то загадка в этом трудоголике, в его упоении русским лесом во всех климатических ипостасях.

А разговор тот не забылся. Написал Шишкин и дивное полотно "На севере диком", и картину поистине былинного звучания "Среди долины ровныя..." с могучим одиноким дубом, подпирающим кроной небеса. У него к этому дереву было особое пристрастие. Он писал дубы в старом Петергофе и в Дюссельдорфе во время своей командировки в Германию, в Третьяковке хранится его картина "Дождь в дубовом лесу", в Русском музее - "Дубки" и "Деревья", в частное собрание ушла "Дубовая роща, залитая солнцем"... Всех полотен Шишкина с этим роскошным богатырем российской природы и не перечислить!

И в каждой этой картине наряду с потрясающей достоверностью царит высокая поэзия. Да ведь не Шишкин должен бы иллюстрировать песенные и поэтические творения, а подле его полотен впору говорить стихами! Попытаюсь...

 

«Дождь в дубовом лесу»

 

Колдует дождь в дубовой роще,

То стихнет, то припустит резче,

Предсказывает что-то?.. Ропщет?..

Иль равнодушно влагу плещет?

 

Дубы промыты, прополосканы,

И обновлённо блещут листья,

Вон солнце из-за туч полосками,

А дождь упорствует и длится.

 

Взят в раму мир, живой и трепетный,

Запечатлен на полотне,

И ритмы дождевого лепета

Стихом откликнулись во мне…