На лежбище котиков Я видел мир в его первичной сути. Из космоса, из допотопной мути, Из прорвы вод на Командорский мыс Чудовища, подтягивая туши, Карабкались, вползали неуклюже, Отряхивались, фыркали, скреблись. Под мехом царственным подрагивало сало, Струилось лежбище, лоснилось и мерцало. Обрывистое, каменное ложе. Вожак загадочным (но хрюкающим все же), Тяжелым сфинксом замер на скале. Он словно сторожил свое надгробье, На океан взирая исподлобья С гримасой самурая на челе. Под мехом царственным подрагивало сало, Струилось лежбище, лоснилось и мерцало. Ворочая громадным, дряблым торсом, Секач над самкой годовалой ерзал, Сосредоточен, хладнокровен, нем, И, раздражаясь затянувшимся обрядом, Пыхтел усач. Однако тусклым взглядом Хозяйственно оглядывал гарем. А молодняк в воде резвился рядом. Тот, кувыркаясь, вылетал снарядом, Тот, разогнавшись, тормозил ластом И затихал, блаженно колыхаясь, Ухмылкой слабоумной ухмыляясь, Пошлепывая по спине хвостом. Но обрывается затишье и дремота. Они, должно быть, вспоминают что-то, Зевота скуки расправляет пасть. Как жвачка пережеванная, злоба Ласты шевелит, разъедает нёбо, И тварь встает, чтоб обозначить власть. Соперники! Захлебываясь, воя, Ластами шлепая, котиху делят двое, Кричащую по камням волоча. Один рванул! И черною лавиной С еще недокричавшей половиной К воде скатился и затих, урча. Два секача друг друга пропороли! Хрипя от похоти, от ярости, от боли, Воинственным охваченные пылом, В распоротых желудках рылись рылом, Заляпав кровью жаркие меха! Спешили из дымящейся лохани Ужраться до смерти чужими потрохами, Теряя собственные потроха,.. И хоть бы что! Подрагивало сало, Струилось лежбище, лоснилось и мерцало. Здесь каждый одинок и равнодушен Покамест сам внезапно не укушен, Не сдвинут с места, не поддет клыком. И каждый замкнут собственной особой, На мир глядит с какой-то сонной злобой Недвижным гипнотическим зрачком. Здесь запах падали и аммиачно-серный Извечный дух вселенской свинофермы, Арктическая злоба и оскал. Здесь солнце плоское, закатное, рябое, Фонтаны крови над фонтанами прибоя И сумрак и гряда безлюдных скал. — Нет! — крикнул я.— Вовеки не приемлю Гадючьим семенем отравленную землю, Где мысли нет, там милосердья нет. Ты видишь сам — нельзя без человека! Приплюснута, как череп печенега, Земля мертва, и страшен звездный свет. А ночь текла, и млечная громада Спиной млекопитающего гада Отражена... И океанский вал, Над гулом лежбища прокатываясь гулом, Холодной пылью ударял по скулам И, пламенем белея, умирал. 1965 год... Такой вот Поэт. Многоплановый, многоуровневый, глубокий. Способный увидеть и показать и ширь, и глубину, посмотреть на мир глазами Человека... и снова на человека. Чувствующий и переживающий природу. Чувствующий фальшь. Чувствующий время... Философ. А его сплошь и рядом считают всего лишь выдающимся мастером прозы. Которым он, конечно же, был. Мне посчастливилось читать его книги в порядке их написания (или составления?) Не по мере, я слишком молод для этого, а именно в порядке: с любопытством — Созвездие Козлотура, с горячим интересом —Детство Чика, в совершенном восторге — Сандро из Чегема, вообще одну из моих любимых книг. Потом были Кролики и Удавы... Мягкая ирония сменилась слишком прямым и несколько запоздалым, на мой взгляд, хотя таким кавказским сарказмом, и я несколько даже разочаровался... нет, не в человеке, в отличие от многих шестидесятников, как личность Искандер не разочаровал меня ни разу: ни в 1993 году, ни в 1996, ни в 2014. Просто сарказм, по-моему, против иронии не тянет, нет в нем позитивного начала. Вот в прямом протесте есть, а в сарказме и нет... И тут, задолго до выхода позднего сборника "Ежевика", я обнаружил, что Фазиль Абдулович — поэт! И снова, лучше всего в его стихах пускает корни любовь! Рождение Человека Дикарь в лесу бананы ел, Рукой прокорм прикрыв сурово. И жадно на него глядел Младенец племени чужого. Младенец чмокал, как во сне, Дикарь и сам как бы спросонок, Но равнодушно не вполне Подумал: голоден ребенок. Держаться крепче надо впредь Законов племени и веры. Ребенка хочется жалеть, Хоть он не из моей пещеры. Тогда невидимый огонь Влетел в него, сорвавшись с неба. И он ребенку ткнул в ладонь Прообраз будущего хлеба. Ребенок ел. Он дал еще. Чему-то смутно удивился. И вдруг подумал: хорошо… И человек на свет явился. 1977 Любовь к человеку, любовь к природе. Отрадно было узнавать в стихах буйволов и черепах из обожаемых рассказов... Не говоря о людях... Старик и старуха Море лазурное плещется глухо. Залюбовался издалека: Входят в море старик и старуха. Медленно входят. В руке — рука. За руки взявшись, все дальше и дальше. Дальше от нас и от грешной земли. Это трогательно без фальши. Как хорошо они в море вошли! В юности было… Впрочем, едва ли… Где-нибудь в Гаграх или в Крыму. С хохотом за руки в море вбегали. Но выходили по одному. Боже, спаси одинокие души. Всех одиноких вблизи и вдали. Как эти двое жили на суше? Так вот и жили, как в море вошли. Музыка счастья доходит до слуха И отдается болью слегка. Входят в море старик и старуха. Уже под водою в руке — рука. А вот совсем коротенькие вещи Искандеру, на мой взгляд, удавались так себе... Но горы сравнивают по высоте... Из лучшего: Что сулят нам в грядущем созвездия. Что гадалки, что кошки, что сны? Суеверие — призрак возмездия Затаенного чувства вины. Бога нет. Но во тьме бездорожия Много странных и страшных примет. Суеверие — вера безбожия. То-то боязно! Бога-то нет. Вершины великолепны... Как живете? — спросит молодь. Я скажу: — Живу, как желудь, Между дубом и свиньей. Хрюкающей подо мной. Ты ведь дуб! — скажу я дубу. Он ответит: — Это грубо! — И стряхнет меня свинье. Хорошо живется мне! Так что, не стоит быть свиньей, тем более, что Искандер был известным мастером афоризма, ему приписывали знаменитое Если цепи нельзя разорвать, плевать на них нужно... Пока не проржавеют... Цитата по памяти... Ну это ли не достойный шестидесятников девиз? И, напоследок, простенькое: В зоопарке узнал я, не в школе. Умирают фламинго в неволе. У директора вечно волынка: Нарушается план по фламинго. Умирают без шума, без жалоб… Что ей, птице, на ножке стояла б… В теплоте электрической грелки Подаются лягушки в тарелке. А по стенам от края до края Виды все африканского рая. Виды разные и пампасы, Травы красные, как лампасы. Над фламинго кричат попугаи. Колорит создавать помогая. Жизнь прекрасна. Одна лишь заминка: Умирают в неволе фламинго. Вы скажете, лягушек фламинго не едят? Не суть. Не стоит забывать, что Интернет существовал не всегда, а стремление человека к свободе вечно. В пятницу нас ожидает рассказ Елены Скачко (Полеви) о Новелле Матвеевой.Ждём вас в это же время! Не забывайте, что свои впечатления, мнения, вопросы к автору статьи или любимые стихи представленного поэта вы можете выкладывать в комментариях. Отдельными записями, не противоречащими правилам сайта и законам РФ, можно опубликовать собственные заметки и эссе о поэтах-шестидесятниках в альбоме или в дневнике. Здоровья вам и понимания, друзья!