Диалог, или что-то вроде пьессы
Вечер. Комната, медленно погружается во тьму. За окнами зимние сумерки, машины, пьяная компания, чьи-то дети - обычный городской двор, лишенный тишины и фонарей. В комнате только он, она и сумерки.
Он сидит на диване у стены. Его освещает свет, проникающий с улицы, но всё равно не понятно, человек это или тень, впрочем, движения выдают его. Она - в центре комнаты, на подлокотнике кресла, на ней светлая блуза и юбка, светло-русые волосы лёгкими волнами лежат на плечах, видно, что она - живой человек, а не тень из прошлого. Пока она говорит, становится ясно, что действие происходит перед самым Новым годом.
Она ему:
С тобою рядом дремлет тишина,
Похожая на призрачного зверя,
А с улицы холодная зима
Крадётся в дом, сквозь запертые двери.
Я не усну, сегодня не до сна,
Ведь эта ночь легла на грани года,
И сказка тихим вздохом уплыла,
Даруя нам нежданную свободу...
Тут куранты бьют полночь. Все звуки в комнату проникают, как сквозь вату. Только её голос, на фоне боя часов, слышен отчетливо:
Теперь ступай, куда хотел уйти,
Зови с собою тех, кого захочешь.
Перед тобой открыты все пути,
теперь тебе подвластны дни и ночи.
Он. Думает явно не о ней, да и вообще, есть ли он в этой комнате? Голос его, однако слышен хорошо, хотя эхо прошлого выдаёт что-то скрытое:
Ветер тихо прошепчет: «Пора»…
Здесь сравнялись полёт и паденье,
И ещё не сгорели крыла,
Познавая закон тяготенья.
Всё понятно. Ты всё объяснила вполне.
Я себя не прощу, даже если меня оправдали.
Веры свет угасает в ночной тишине,
Свечи в храме для грешника стали кострами.
Мы, конечно, ещё повоюем с тобой,
Нам расстаться так просто судьба не позволит.
И проклятьем, страшнее чем ад или боль,
Станет то, что когда-то мы звали любовью.
ЕЁ МОНОЛОГ:
Десять тысяч бессмертий! Десять тысяч не бывших жизней! Помнить их немыслимо, забывать – бесполезно. Легче забыть про кровь, бегущую по нашим жилам. Но разве это отменит её бег? Десять тысяч раз человек умирал, а я оставалась жить, чтобы вновь отравить жизнь человеку рождённому на один век…. Я устала быть демоном я хочу быть человеком.
Как странно, если нечего терять,
Ложиться на ладонь, как лист осенний,
Туманом белым в памяти витать,
И принимать за нежность утешенье…
Ты молчишь. Что я могу поделать, если ты не слышишь меня? Ты столько лгал, что не слышишь ничего, кроме лжи, а я так и не научилась лгать никому, кроме себя.
Возможно, нам просто не по пути,
А может, когда-то мы сбились с дороги.
Мы всё ещё можем куда-то брести,
Но только с толпой, где мы так одиноки.
Возможно, не будет уже перемен,
Не будет утрат, и пустых расставаний,
Но тусклом квадрате из окон и стен
Свободы не ищут, живут лишь мечтами.
Возможно нам было не по пути,
Но мы так хотели сбиться с дороги.
Теперь лишь два слова «прощай» и «прости»,
И памяти холод, как зверь, на пороге…
Он, встал с дивана и подошел к окну. Его речь похожа на бред, но заметно, что он переигрывает :
Вспомнить бы: хрупкий лёд…. Синеглазая боль.
Любовь? Монолог не дописан.
На твой взгляд ещё можно ответить,
Не глядеть на тебя… Сложно.
Прошлое стало бессмыслицей.
Да, мой друг?
«Хочешь чаю? Сахара нет.
Извини», - всё это слова,
Кривые обломки Истины.
Он замолкает и медленно сползает на пол, теряясь среди теней. Она подходит к окну. За ней неотступно следует луч прожектора. В его свете становится ясно, что у окна нет никого, кроме неё. Свет прожектора тускнеет, а затем исчезает вовсе, теперь она – силуэт на фоне окна. В пустой комнате звучат слова, не принадлежащие никому:
Талифа куми!
Девица, слышишь, встань…
Тонут слова в море поисков.
Мы ищем ответ на вопрос,
О котором забыли ещё до нас.
Нам бы подумать, но мы
Не помним, как это делать.
Зачем?
(Пауза Станиславского)
Я без тебя скучаю.
Свет гаснет, она уходит со сцены.
После её ухода сцена вновь медленно светлеет, теперь за окном весеннее утро. Капель, солнечный свет в голубом небе, Ветви дерева, ещё голые, но ранняя весна уже видна в них. Она выходит на сцену в черном платье, русые волосы коротко острижены. Весь её облик противоположность весеннему дню. Она подходит к окну, садится на подоконник, её голос тих и безжизнинен:
Какой перед тобой проходит век?
Романтик, враг мой, милый мой, мальчишка.
Как понимать тебя? Какой оставить след?
Но это всё, наверно, будет слишком…
Неожиданно откуда-то из-за кулис приходит его ответ (она оборачивается на звук и напряженно вслушивается в слова):
Небо пушинкой легло на ладонь,
Шепчут ночами звёзды: «Не тронь
Песню!»
Можно укрыться за красной строкой,
Только зачем, если все-таки боль
В сердце.
Небо в ладонях легко ли держать?
Что за страданьем: любовь или страсть?
Вместе…
Можно ложиться на землю, как снег,
Или поверить в то, чего нет
В свете.
Даты сплетутся в сумрачный век.
Но за окном остаётся рассвет…
Небо!..
При последнем возгласе он делает шаг и оказывается на сцене. Она обернувшаяся ещё на голос, делает шаг к нему, но замирает:
Мой милый друг, смотри: в моих руках
Лишь пыль и прах, и павших звёзд осколки.
Осталась память в наших дневниках,
Да в волосах дешевые заколки.
Ложится быт на память о любви,
Как белый снег на наш холодный город.
Ты помнишь, милый, как ты не любил,
Чтоб я одна ходила здесь? Но холод
На этих улицах стал другом для меня:
Он убивает боль стирает память.
Проходит время строчками дождя…
Мне кажется пора тебя оставить.
Во время её речи он проходит через всю сцену и скрывается в другой кулисе и уже оттуда доносится его голос. Он звучит глухо, но очень отчётливо:
Нам не понять ничего, и ни с чем не смириться.
В наших глазах только ночи и вечный покой.
Нам на ладони холодное небо ложиться,
Нам не понятно значение слова «любовь»…
Разве не грустно? Но это ни капли не грустно!
Нет в нас печали, хоть вылакай душу до дна.
Мы забываем, мы всё забываем искусно,
Чтобы на строчки ложились простые слова.
Мы - витражи - горстка бликов на стенах собора.
Мы - ваши тени, нас прячут сырые углы.
Нам не спастись, не рушима печать договора…
Как это странно, что мы вам зачем-то нужны.
Она долго смотрит ему вслед, затем проходит по комнате и садится в кресло. Монолог, обращён не столько к нему, сколько к себе:
Не понимаю. Я не понимаю тебя. Где кончается твоя ложь и начинается душа? Как знать, может я лишь сочинила тебя, как сочиняют стихи или сказки? А может, мне повезло и я увидела сквозь муть и корку лжи твою душу? Как же понять, что происходит, если кругом столько лжи твоей и моей, и оба мы лжём мне?!
Диалог. Слова.
Много слов на два голоса разложить.
Небо, может я не права,
Но в каждом из этих звуков достаточно лжи…
Слова. Память диктует своё, я – своё.
Нам на двоих осталось так мало времени.
Слышишь тиканье? Час гремит чешуёй,
Сложенной из минут. Часы я зову по имени.
Я их зову, как кошек или собак
Кличут домой устало под вечер хозяева,
И на вопрос «Зачем?» говорю: «Да так»,
И понимаю снова, что вру отчаянно.
При последних словах он входит в комнату, всем своим видом показывая, что не замечает девушку. Она, медленно, точно во сне, встаёт с кресла и отходит к окну с преувеличенным интересом начинает разглядывать небо, но когда он, сев в кресло начинает говорить, оборачивается и внимательно на него смотрит.
Он:
Я жизнь свою прожил и вкривь и вкось,
Мне губы в кровь изранила разлука.
Я спутал всё: что в шутку? Что всерьёз?
Что счастья тень, а что – сплошная мука?
Смотри, родная, на моей душе
Лежат грехи, как будто хлопья сажи,
И их, наверно, не стереть уже…
Да Божий Суд вдвойне мне будет страшен.
Тут она тихонько подходит к нему и садится на подлокотник. Минуту он не двигается, потом вскакивает и стремительно уходит к кулисе из-за которой появился. Там он останавливается и, глядя на неё через плечо договаривает:
Любовь моя, меня не погуби,
Не отвергай, хотя б из состраданья!
К тебе пришел я из таких глубин,
Где гибнут все надежды и желанья.
Я жизнь свою порвал на лоскуты.
Мне вкус беды, как вкус воды привычен.
Любимая! Не предавай хоть ты,
Коль я тебе не вовсе безразличен.
Произнеся это он поспешно скрывается за кулисами, а она остаётся сидеть на подлокотнике кресла, глядя в потолок. Наконец она пересаживается в кресло и, глядя в пространство произносит:
Маразм!
В этот момент и на протяжении всего последующего монолога в её голосе явно слышны усталость и отчаяние.
Уклонись от ладони моей!
Небеса как в грозу потемнели…
Но глаза твои неба темней,
А улыбка - молнии злее.
Не придумать тебя таким!
Бог был мудр, тебя создавая…
Только именем трижды чужим
Все друзья тебя называли.
Мне б как сказку тебя рассказать,
Точно песню пропеть по нотам…
Только слов не могу сыскать,
Да и голос дрожит с чего-то…
Она поднимается с кресла и несколько раз проходит взад-вперёд по комнате. Останавливается и глядя на кулису в которой когда-то скрылся он заканчивает:
Если б мне не встретить тебя!
Н6е узнать, не понять, не видеть…
Но стереть, как капли дождя,
Нашу встречу уже не выйдет.
Уклонись от моей руки.
Что за толк в безнадёжной ласке?
Быть собой не хочешь – живи
В этой глупой и страшной сказке.
Разворачивается и уходит за кулисы.
Сцена медленно темнеет, затем вновь светлеет. Теперь за окном лето, но пока идёт смена света и тьмы за сценой звучит Голос. Не понять мужской он или женский, но никому из героев он явно не принадлежит:
Молчание лежит меж «да» и «нет»,
Как эхо долгих волчьих заклинаний,
Жгут телефонных проводов сплетя, как свет
Костра в лесу сплетается с ветвями.
Где нужен враг, где не спасает друг,
Где в пепле слов лежат осколки правды.
Молчание верней всех верных слуг,
Отрадней мести, сладостней отравы.
Молчания печать на «да» и «нет».
Вся ночь, вся месть, все тайные признанья
Лежат за ним, как будто волчий след,
У стен неохраняемой овчарни.
Она входит в комнату. На ней лёгкий полупрозрачный сарафан чёрный с растительным узором. Первым делом она подходит к окну и распахивает его. В комнату врываются звуки и запахи лета: детские голоса, лай собак, щебет птиц, шум грибного дождя и дальние раскаты грома, - все эти звуки проносятся по комнате и стихают, остаётся лишь шелест листьев и вечерняя тишина. Через окно в комнату проникает золотисто-оранжевый свет летнего вечера. На его фоне она кажется тенью. Входит он.
Она (повернувшись к окну спиной):
Хочешь, я расскажу?
Мне не сложно:
Синее небо. Синие, цвета лжи и измены,
Твои глаза.
Лёд. Хрупкий узор
На окне моей памяти…
Почему ты меня не любил?
Он подходит к ней и берёт её за руку. Она долго смотрит ему в глаза, потом чуть отворачивает голову. Весь монолог идёт в пространство:
Скажи мне, что читалось между строк,
Когда ты уходил не попрощавшись?
Все сны растаяли, в часах застыл песок,
В клепсидре капли перестали падать.
Открой же тайну: как теперь мне жить?
А, впрочем, я в советах не нуждаюсь.
Я разорву связующую нить,
От прошлого оставив только память.
Он берёт её и за вторую руку и обе их подносит к губам, точно желая, но не решаясь их поцеловать:
Прости меня. На тёплую ладонь
Легла судьба доверчивой снежинкой.
Тепло любви приносит только боль
Душе, что к одиночеству привыкла.
Так хочется хоть чем-нибудь помочь!..
Но разным судьбам не соединиться.
Сказав «прости» я вновь отправлюсь прочь,
Заставив сердце равномерно биться.
Он отпускает её руки, отворачивается и уходит. Она стоит не двигаясь, затем подходит к дивану берёт шаль, закутывается. Вечер сменяется ночью, а утром за окном осень… Девушка сидит на диване, закутавшись в шаль. Над сценой звучит её голос. Не то – мысли, не то –монолог:
Но в стихах прорывается правда
На холодную гладь страниц.
Наша скрытность становиться странной,
Точно пенье убитых птиц.
У кого-то возникнут сомненья,
Мы от том ещё умолчим.
От весёлого искушенья,
как от тёплого солнца лучи.
Ты послушай меня, послушай.
Я такое тебе скажу,
Что твою свободную душу
Навсегда со своей свяжу.
Пусть не мне испугаться дара,
Что для нас припасла судьба,
Я тебе покажусь усталой,
Как потухший огонь костра.
И, конечно, ты мне поверишь...
Разве могут сомненья быть?
Что в стихах моих откровенья.
Что я тоже могу любить.
И конечно, напишешь сказку,
Где мы будем с тобой всегда,
Где на нашу любовь и ласку
Будут косо смотреть года...
Но стихами прольётся правда
На страницу, как молоко:
Мне разлука с тобой - награда,
Я расстанусь с тобой легко.
