Мои самые ранние воспоминания относятся к семьдесят девятому году. Вижу, будто вчера было, как беременную маму бьёт пьяный папа, а я, трёхлетняя, отчаянно плачу и защищаю её. В то время наша семья жила в Киеве, поскольку отец был великовозрастным студентом юрфака. Снимали комнату в коммуналке. Однажды я стала звездой дня среди "коммунальных" детей, когда папа прямо в шапке принёс мне живого ёжика. Тогда я ещё очень любила отца.

 

Родители постоянно "катались" к бабушке за сумками с картошечкой, салом и прочими домашними заготовками. Сначала поездом до узловой станции, а потом ещё пару часов на автобусе до далёкого и прекрасного посёлка. Ещё одно моё воспоминание связано именно с этим маршрутом. Мы с папой ехали вдвоём. Добрались до узловой, а после всю ночь нужно было ждать автобус. Отец уложил меня спать в комнате отдыха, а сам ушёл пить с новоиспечёнными приятелями. Наутро, с похмелья забыв обо мне, он спокойно поехал дальше. Но по прибытии был сражен сакраментальным вопросом: «А где Светочка?». Побежали в милицию, позвонили на вокзал, и меня, целую и невредимую, в посёлок доставил дядя-милиционер. Я четко помню его молодое лицо, хотя мне в то время не исполнилось и четырёх лет, помню заплаканную маму и виновато поглядывающего отца. Тогда я его ещё любила.

 

Как-то, в конце лета, мой отец в замечательной компании прокурорско-милицейского начальства приехал забирать меня от бабушки из посёлка в славный городок, куда был распределён после учёбы. Бабушка хлебосольно с водочкой и закуской приняла дорогих гостей. В тот же вечер «Жигуль» отправился в путь. Я сидела спереди на руках у отца. Вдруг он очень сильно сжал меня, через секунду произошла авария, наша машина столкнулась с грузовиком. Меня выбросило через лобовое стекло, я ударилась головой о придорожный валун, а потом видела себя со стороны. Видела свои сандалии – они были белого цвета, закрытые, с узором из дырочек. Из узора сочилась кровь. В больнице мне зашили рану и больше ничего не делали - уповали только на Бога. Через месяц я всё-таки вышла из комы. Тошнота и боль, боль и тошнота, уколы, уколы, уколы и фиолетовый люпин за окном одноэтажной поселковой больницы. Я снова училась ходить. Кричала от боли и постоянных кошмаров многократно, а плакала только раз, когда голову обрили. Папа отделался переломом коленной чашечки. В соседней палате он клялся маме, что больше и капли в рот не возьмёт. Тогда я ещё любила отца.

 

Но он пил. Приходил почти каждый вечер пьяный, засыпал, а под утро начинался бой. Крики и страх, яркий обжигающий страх. Меня он тоже бил. А потом выгонял нас с мамой, а орущего, напуганного до смерти маленького брата оставлял в квартире. Мама часами умоляла отца отдать ребёнка. В конце концов папа сдавался, мы забирали малыша и шли к кому-нибудь из соседей досыпать. Наутро отец каялся, просил прощения и даже готовил вкусную еду. Тогда я его ещё любила.

 

Когда мне исполнилось девять лет, а брату – пять (удивительно, но мы с ним родились в один день), мама подала на развод. Я так радовалась, я подпрыгивала до потолка, я не могла поверить – мы будем жить сами, без отца, спокойно и счастливо! Разменяли квартиру, сделали ремонт, мама снова вышла замуж, мы действительно стали жить спокойно и счастливо. Как-то папа пришёл с подарками на наши с братом общие именины. В итоге напился и всю ночь спал в кресле. Больше он нас никогда не поздравлял, забывал, наверное. Мы так сердились – ведь нужно-то запомнить только одну-единственную дату. Всё детство я напрасно ждала отцовских поздравлений, значит, тогда ещё любила его.

 

Отец женился, бросил прокуратуру, стал довольно успешным адвокатом, не пил несколько лет. Помню, в мои восемнадцать я умудрилась заболеть ангиной - тяжело, с температурой под сорок. Меня положили в инфекционную больницу. Каждый вечер приходил отец, трезвый и красивый. Приносил гостинцы, расспрашивал – что да как? Познакомился с моим парнем, который постоянно торчал у больничного окна. Я делилась гостинцами с кавалером и резонно подмечала, что есть свои прелести в двух папах – вон, сколько добра наносят. Тогда я ещё любила отца.

 

На мою свадьбу отец не пришёл – новый, как он любил выражаться, «кризис жанра», очередной развод и прочие неприятности. Явился ко мне в гости где-то через год после свадьбы - на внука поглядеть. Смотрины закончились тем, что он напился и упал плашмя. Мне было очень стыдно перед мужем. Последующих внуков отец не видел. Но я приносила ему в «общагу» (квартиру прибрала к рукам одна из жён) фотографии своих детей, значит, тогда ещё любила его.

 

На фоне алкоголизма кости у отца стали очень хрупкими, поэтому он часто ломал их, постепенно превращаясь в инвалида. Ходил с трудом, опираясь на две палочки. Как-то ночью раздался звонок. Казённый голос сообщил, что отец упал и получил серьёзную травму головы, находится в коме; необходимо принять решение об операционном вмешательстве. После операции отец стал тяжёлым инвалидом. Пока он лежал в больнице, мы с братом ухаживали за ним: кормление с ложечки, протирания, памперсы. Ночами я горько плакала – роптала на судьбу. Потом бабушка увезла отца в другой город. Я заезжала к нему иногда. Папе стало немного лучше. Он сидел на тахте жалкий и старый не по годам, с ужасной вмятиной в голове и глазами, полными слёз. В тот момент я ещё любила отца.

 

Три месяца назад папа умер. Просто заснул и не проснулся. Я стояла у гроба и не испытывала никакого сочувствия, я думала о том, что там ему лучше; что он больше не мучается сам и не мучает других. Я смотрела сухими глазами на его мёртвое жёлтое лицо. Моё сердце ни разу не ёкнуло ни в доме, ни в церкви, ни на кладбище. Без ужаса, без паники я вдруг чётко осознала, что совершенно не люблю своего отца.