Пепел

Занимаясь, заря не случайно похожа на свет

Зажигалки во тьме, поднесённой к концу сигареты –

Если тлеет табак, значит, тлеет и сам человек,

Значит, тлеет его ослабевшая вера в бессмертье.

 

И причудливый дым, выпускаемый ртом, как дитя,

Всё играет с тобой, как на летнем лугу, на балконе.

Если я ещё жив, значит, всё ещё вижу тебя

В том же самом метро, в том же самом соседнем вагоне,

 

Где тряслась ты в пути на заученный питерский юг

В светло-сером пальто и синеющем шарфике. Душно –

То ли эти туннели мне даже вздохнуть не дают,

То ли твой силуэт. Этот город – часть избранной суши

 

Окружённой водой и опутанной ей навсегда,

Растворённой во мгле поэтичных осенних туманов.

Я ни разу не смог пожалеть, что приехал сюда,

Несмотря на мороз и безмолвную пустошь карманов.

 

Будто в коме в ночи, отражённой во взгляде слепца,

Я бреду на восток, где заря занимается. Тихо.

И промёрзший асфальт не прогрелся от бега гонца,

Что исчез, будто мысль, и никто не слыхал его крика.

 

Он бежал в мой пустой освещённый лишь памятью дом,

Чтобы мне показать фотокарточку с ликом Иисуса.

Мол, он первый, кто смог разглядеть и оставить Его

На бумаге. И, да, после этого он не проснулся,

 

А продолжил дышать и моргать, будто это не сон,

И решил, что спасёт мою душу от мрака и ада.

Он решил прибежать, но не смог разминуться с концом

Своей жизни. Теперь нам обоим молиться не надо.

 

Если тлеет заря, значит, тлеем все мы. Так и быть.

Я смеюсь на краю дикой пропасти, тёмной, манящей.

Не случился июнь. Не случилось до лета дожить.

Не случилось уснуть и навечно остаться лишь спящим.

 

Ты услышишь мой крик, мой рассвет разрывающий смех,

Ты услышишь удар и его леденящее эхо.

Я не смог пережить ни тебя, ни кого-то из тех,

Кто меня не считал за достойного жить человека.