Анатолий Тёркин
Я — старший сержант Анатолий Тёркин, ты помнишь такого, мама?
Избитого парня из-под деревни, что возле лесов тайги?
Как звал я истошно тебя на помощь, но ты меня не спасала,
Когда разрезали мне пуповину больничные старики.
Я с юного возраста нелюдимый — зерно на заросшем поле,
Где люди, как травы, стремятся к небу от самых низов Земли.
Не видевший света, тепла и ласки, но знающий, что чужое
Не трогаешь, чтобы не вызвать драку, а если стянул — беги.
Я жил как бродяга при детском доме, но существовал как взрослый,
И всё потому, что нельзя ребёнку иначе существовать,
Но сколько бы времени не пропало, я думал: «Ещё не поздно.
На днях или, максимум, чрез неделю вернётся за мною мать».
Ошибки подсчитаны; правды мало. Из глупого стал серьёзным.
Я верил так сильно, я ждал и бредил, и это меня сожгло:
Вот так умирают, не понимая, живые людские звёзды,
Вот так они даже не представляют, что было им суждено.
В газетах напишут о том, как было — мол, парень спасал ребёнка;
Простой рядовой «из такой-то части» в гуляющий выходной.
О том, как ребёнок звал громко «маму» ни слова. Подметив только,
Что выжили все, а дитя вернули в семейный окрепший рой.
Когда через годы война вступила в права на наследство наций,
Какой-то малец, словно Богом мечен, сражался любым подстать,
А кто-то услышал, как он однажды сказал: «Я не должен сдаться,
Ведь где-то на днях или чрез неделю увижу родную мать».
Надежда бывает не лучше боли — утянет с собой в капканы,
И сквозь пелену продолжая поиск, я смог это осознать.
Я — парень с историей, просто Толя, ты помнишь такого, мама?..
А, впрочем, неважно.
Теперь Отчизна
Мне словно родная Мать.
Избитого парня из-под деревни, что возле лесов тайги?
Как звал я истошно тебя на помощь, но ты меня не спасала,
Когда разрезали мне пуповину больничные старики.
Я с юного возраста нелюдимый — зерно на заросшем поле,
Где люди, как травы, стремятся к небу от самых низов Земли.
Не видевший света, тепла и ласки, но знающий, что чужое
Не трогаешь, чтобы не вызвать драку, а если стянул — беги.
Я жил как бродяга при детском доме, но существовал как взрослый,
И всё потому, что нельзя ребёнку иначе существовать,
Но сколько бы времени не пропало, я думал: «Ещё не поздно.
На днях или, максимум, чрез неделю вернётся за мною мать».
Ошибки подсчитаны; правды мало. Из глупого стал серьёзным.
Я верил так сильно, я ждал и бредил, и это меня сожгло:
Вот так умирают, не понимая, живые людские звёзды,
Вот так они даже не представляют, что было им суждено.
В газетах напишут о том, как было — мол, парень спасал ребёнка;
Простой рядовой «из такой-то части» в гуляющий выходной.
О том, как ребёнок звал громко «маму» ни слова. Подметив только,
Что выжили все, а дитя вернули в семейный окрепший рой.
Когда через годы война вступила в права на наследство наций,
Какой-то малец, словно Богом мечен, сражался любым подстать,
А кто-то услышал, как он однажды сказал: «Я не должен сдаться,
Ведь где-то на днях или чрез неделю увижу родную мать».
Надежда бывает не лучше боли — утянет с собой в капканы,
И сквозь пелену продолжая поиск, я смог это осознать.
Я — парень с историей, просто Толя, ты помнишь такого, мама?..
А, впрочем, неважно.
Теперь Отчизна
Мне словно родная Мать.
