В очереди за славой

— Простите, вы не скажете, кто крайний?...

(Как сельди в бочке, душно, как в парилке)

— Да был один тут... Как бишь его... Райнер...

Мария Райнер — немец, типа, — Рильке.

 

— Просили очередь за ним не занимать —

но невдомёк поэтам голоштанным:

всё прут да прут... Извольте принимать

осипшего от крика Мандельштама...

 

Здесь этой публики навалом — несть числа,

всем — в Вечность, всем не терпится однако...

Еще один припёрся — принесла

нелёгкая поэта Пастернака...

 

Товар кончается, но валит всё народ —

я им по-русски, а они по-скотски...

А этот рыжий — просто буром прёт,

Иосиф, говоришь, — не Сталин? — Бродский!

 

Ну ладно, проходи, едрёна мать, —

не пустишь напрямки — пройдет задами,

им наглости вовек не занимать, —

за славой прутся стройными рядами...

 

— Всё! Закрываемся! За Бродским — никого

мы больше в Пантеон не пропускаем!

Он — крайний и последний. Мы всего

четыре гения в столетье принимаем...

 

Прошу прощения, господа, за откровенность —

Приём окончен! В будущем столетье,

возможно, в гении мы примем вас, bravemos,

Пока ж займите очередь ...в буфете.