Елена Лаврова "ТРИ СНИМКА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ"

ТРИ ФОТОСНИМКА

МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

 

 

1

 

На лестнице, ведущей круто ввысь,

сидят они: сын с матерью. Наверно

фотограф их внимание привлёк,

пообещав, что вылетает птичка.

Их лица так внимательны, серьёзны,

Их позы ожидания полны…

 

Мать нежно полуобнимает сына

своею правою рукой, а кисть руки

лежит легко, воздушно на перилах,

чтоб в нужное мгновение взлететь

и защитить от бед возможных сына.

Её рука похожа на крыло …

 

А левая рука, что на коленях

лежит недвижно, так напряжена,

готовая вступить в борьбу за сына,

отбить судьбу, что коршуном падёт …

Запястье левой - схвачено браслетом,

удерживая тело на земле.

 

Ступеней – девять! Остальных не видно.

На фоне чёрном – может быть – стена?

А может - бездна чёрная открылась? -

две головы, ласкаемые солнцем.

А лестница висит над чёрной бездной!

Есть у неё начало – нет конца!

 

Сын с матерью присели отдохнуть

(О, как их одеяние убого!)

на лестнице … Они продолжат путь -

два Ангела, несущих весть от Бога,

два путника – любимцы Муз и Феба –

на лестнице, ведущей прямо - в небо!

 

 

2

 

Стихии – ей родня! Она стоит,

такая тонкая и стройная – (за сорок!) –

на каменистой почве. За спиной –

скала: она висит над головой

могучим угрожающим уступом.

Скала – родня, и камня не уронит

на чудо этой дивной головы,

предоставляя эту «честь» – увы! –

сомнительную «честь»– надменным людям.

 

Скалы уступ могучий нависает

над чудом этой дивной головы,

чтоб защитить от стрел молвы и хамства,

от революций, холода и смерти,

от голода, жестокости толпы.

Скале и невдомек, что невозможно

сие созданье грудью защитить.

Оно должно идти своей стезёй,

преодолев невзгоды и напасти.

 

И дерево – родня! Оно растёт

на каменистой почве скал могучих.

Марина – это тонкий стебелёк,

врастающий своим упорным корнем

во глубь земли; врастающий всей кроной

во глубь небес. А дерево свои

над пустотою ветви простирает,

моля щадить столь дивное созданье –

свою родню! – ибо оно растёт…

 

Земля – родня! В ней укрепились корни:

любовь к отеческим гробам и предкам,

к родителям, и к дому, где росла,

и к тополю, растущему у дома.

Любовь к собакам и котам, к друзьям,

и к родине – (которой больше – нет!) –

да, к родине, без коей человек,

как дерево, что вырванное бурей,

лежит и засыхает на земле.

 

Родня – вода! Недаром же отцом

дано морское имя ей – Марина!

Марина означает – Афродита –

богиня древняя любви и красоты,

а Афродита рождена в воде –

морской воде – солёной, терпкой, горькой.

Она выходит из морской воды,

прекрасная в невинной наготе,

как на картине Сандро Боттичелли!

 

Родня и воздух! Легкий ветерок

невидимые глазу крылья треплет

за хрупкою Марининой спиной,

и кажется, сейчас она взлетит

с утёса в синь небесную над морем …

Наверно, это Ангел опустился,

на время облик женщины приняв,

на мощную, крутую грудь утёса,

и отдыхает, прежде чем взлететь!

 

 

3

 

Спиною к морю, на сухом морском песке

сидит она; (прямой спиною - к морю).

Над чудом Боговым – седою головой

сияет нимб божественного неба.

Взор близоруких – зорких! – светло-серых глаз

серьёзен и чуть-чуть насмешлив.

Он обращён к кому-то, кто за кадром,

Пытается поэта рассмешить.

Высокий лоб полуоткрыт – полуприкрыт! –

густою чёлкой. Сей высокий лоб

той чёлкою так чётко перерезан,

как будто бы границу прочертила

она сама - на лбу своём, всем говоря:

«Во мне земное и божественное так

прекрасно, неразрывно сочеталось,

что лоб высокий - символом их стал!»

 

Меж дугами крутых бровей - две складки

печально залегли. От многих дум – две складки;

верный признак, что сей ум всегда в высоком напряженье,

всегда в трудах, без отдыха и лени,

всегда не спит, а бодрствует и бдит,

и заставляет слух ловить сигналы

кипучей жизни, здешней - и нездешней.

 

На чутких, чувственных губах её – усмешка.

Над жизнью? Над судьбой? Над визави?

Иль над собой? – Сие нам неизвестно!

Но эта милая усмешка так добра! Так милостива!

Так к нам благосклонна! Пленяет нас

такой печалью светлой,

такой иронии полна самой к себе,

что хочется в ответ ей улыбнуться.

 

В руке ее – прекрасная рука! –

не ручка, не перо, а папироса

небрежно и легко лежит меж пальцев,

и ожидает, чуть дымясь, когда

её привычно поднесут к губам.

Рука её, что держит папиросу –

большая, крепкая, рабочая рука! –

могла уверенно держать кастрюлю,

и нежно прижимать к груди ребёнка,

и мыть полы, и штопать, и вязать,

но главное – могла держать перо,

Водить пером послушным по бумаге,

покуда не покроется она

словами стройного стихотворенья!

Её рука – орудие труда:

Она должно записывать послушно

Рождённое во лбу – и жарком сердце!

 

Широким и узорчатым браслетом,

как кандалами, узкое запястье

ухвачено, чтоб не взлетело ввысь

легчайшее и трепетное тело.

Видна на стройной шее - от креста

тесёмка, что спускается за вырез

сатинового платья. В этот вырез

углом вписалась хрупкая ключица.

 

В её груди Вселенная живет,

которую создать ей Бог помог,

Вселенную, что заново творится

при помощи земных людских усилий,

когда ей незнакомый человек

откроет том её стихотворений.

Сия Вселенная полна такой любви,

какую можно встретить лишь у Бога!

 

И где границы всех ее владений? –

Орфей - в обличье женском! Русский гений!

 

24 августа 2003, Москва